Нашу жизнь он постарается понять, но во многом мы позади (техника и сервис).

19.07.70. День отъезда из Артуча. Выехали на одной машине ГАЗ-66 с брезентовым верхом. Куча барахла и 20 человек друг на друге. Американцы, судя по их виду, принимают всё, как должное. Жара, пыль засасывает сзади, пьём томатный сок. Недалеко от Пенджикента вылезли помочиться и заодно залезли в колхозный сад за грушами и яблоками. В Самарканд приехали в темноте, помылись в душе, и начальник лагеря Поддубный устроил сюрприз - шикарный стол: коньяк от пуза, салаты, плов, канистра пива, чай, дыня. Набили все животы. Любимая присказка Виктора Байбары к Барберу после каждого ужина:
«Ну что, Генри, поели, а теперь по бабам?» Генри в лагере отвечал (у него со Светой романа не получилось):
«Ваши женщины слишком строгие, а что такое бабы?» Виктор же уверил Генри, что в Самарканде надо будет обязательно сходить в публичный дом, и Барбер страстно желает этого. После банкета Липень попросил меня составить ему компанию сходить на почту позвонить в Минск (уже после полуночи). Барбер спросил, куда мы собираемся?
«В публичный дом, конечно», - ответил я.
«И я с вами», - это Генри.
Через полчаса мы попытались с Эдиком незаметно уйти, но уже за воротами, далеко от базы, Генри догнал нас и отвязаться от него было невозможно. На почте он понял, что над ним подшутили и, пока мы с Липенем звонили, он похрапывал на скамейке. Обратно шли пешком, потом подвезла поливальная машина. В три ночи на базе я спросил у Генри:
«Ты сожалеешь, что ходил с нами?»
«Нет. Мой жизненный принцип - никогда но сожалеть о том, что уже сделано».
Утром Байбара ехидно спросил:
«Ну как, Генри, понравились тебе публичные дома Самарканда?»
На что тот строго ответил:
«You are bad man, not sex man (Ты плохой человек, а не секс-мен)».
Позже все они дали Виктору кличку «Sportsman» за его неуёмную энергию и желание лазить.

Ташкент.

20.07.76. Перелёт в Ала-арчу. Удачно погрузились в самолёт. Рейс транзитный: Самарканд – Ташкент - Фрунзе. Это хорошо - почти целый день посмотрим Ташкент. Там нас сразу повели в зал интуриста: колоссальный контраст с переполненным душным общим залом аэровокзала - тишина, прохлада, свободные мягкие кресла. Узбекский спорткомитет предоставил маленький автобус, чтобы показать город. Своего багажа мы не видели - его сразу погрузили в самолёт на Фрунзе. После прекрасного завтрака в ресторане интуриста поехали смотреть центр города, заново отстроенный после землетрясения 66-го года. Бертулиса, как профессионального архитектора, заинтересовали защитные козырьки от солнца на некоторых зданиях. Раньше у них таких не делали, т.к. работало air-condition. Сейчас из-за подорожания энергии начали искать другие пути защиты от лишнего тепла, и ему интересен опыт нашей Средней Азии, когда я сказал, что в Союзе разработано стекло, пропускающее свет в одну сторону и не пропускающее в другую, он ответил, что будь это в США, автор изобретения давно был бы миллионером.
«А у тебя. Алекс, какой доход?»
«Тысяч 60-80 в год. На семью с тремя детьми как раз хватает».
Поговорили немного о семейном бюджете. В свободные два часа сходили с Виктором Байбарой по книжным магазинам; купил штук пять в букинистическом. Много ходили по городу. Рынок не столь яркий, как в Самарканде. Русских в Ташкенте - почти половина, Лоу дал интервью местной газете (польстил нам со Славой, вспомнив Мирали. Кстати, до сего времени, а я пишу в июле 85-го в той же онкологической клинике, этот маршрут не повторён, хотя покушались на него много раз. Слишком необычно это "горло дракона" для наших горовосходителей).
В 19:30 - фирменный ужин в интуристе аэропорта, отдых в прохладе - опять колоссальный контраст с общим залом ожидания. Генри читает Ленина - из брошюр на столиках. Перед уходом с десяток книжечек запихнул к себе в сумку.
В 22 сели в ТУ-134 на Фрунзе, дикая духота, вся выпитая жидкость полилась наружу, взлетели только через час. Во Фрунзе встретили: двое дюжих парней перенесли вещи в грузовик; нас - в ЛАЗ и в лагерь; американцев - в РАФ и в отель. В Ала-арче оказались в 2 ночи. Проснулся начуч Виктор Суханов:
«А ну, таскайте ваш кули в КСП».
Перетаскали на 2-ой этаж, получили по спальнику и в 3 залегли на полу до подъёма, до 7-ми.

Тянь-Шань. Ала-Арча.

21.07.76. День отдыха, день выбора маршрутов. Как и раньше свобода выбора предоставлена американцам. Барбер предложил идти с ним.
«Ну, что ж, пошли. А куда?»
«Да сам найди новый маршрут».
Нашёл после двух часов работы. Классный. На пятую башню Короны, стена с едва заметным контрфорсом, кто-то уже пытался пройти, но группа сошла с маршрута.
Лагерный завтрак - это уже не пища для интуриста: перловка с бараньим жиром на костях и пшённая каша. (То же самое, кстати, было и в последующие дни). Обученные нами американцы, начали называть перловку - "шрапнель". Сначала любую кашу так называли, а потом - только перловку. Манная каша для них ещё ничего, а от остального воротят нос. Советскую часть экспедиции разместили к концу дня в помещении старой учебной части на полу (ни в палатках, ни в домиках места не было - всё занято участниками и инструкторами), американцев в двухместных комнатах корпуса.
Если есть что хорошего в лагере Ала-арча - то это парная баня, сухая и с влажным паром от раскалённых камней - на любой вкус, с предбанником, с холодным душем, рядом с озерцом снаружи. В предбаннике можно хлебнуть чайку или сухого винца, или "мокрого". Прошёл 6-7 циклов: парилка, озерцо, душ, отдых и снова. Наслаждение невыразимое. Гости тоже довольны. Крейг слинял после одного раза, а Майк и Генри сражались до упора. Угомонились к ночи и разместились: нас 10 в ряд на полу в спальниках; Коньков (к нему прилетела жена) - в противоположном углу, сделали загородку из стульев; Шатаев с женой - в уютной комнатке КСП. Медведев - рядом с американцами. Мы спали, в общем, неважно: вздохи, бздёхи, сопенье и ворчанье.

22.07.76. День подготовки к выходу. С утра получаем с Байбарой продукты; набор у них превосходный. Есть чёрная икра, спинка севрюги, лосось, хорошие конфеты и другие деликатесы. Складываем всё полученное в комнате у Медведева и догоняем основную группу, ушедшую смотреть кладбище альпинистов, долину. Здесь похоронена Галя Манжарова, одна из восьмёрки с пика Ленина (родом она из Фрунзе), Шубин, хороший художник-альпинист (на плите написано Афонасий - может так и надо?). Дайнюс дважды позвонил в колокол над двумя литовцами, он знал их. Рядом - пухлая книга записей, но писали в неё все, кому не лень. Есть разные записи, и хорошие, и глупые. Доступность прикосновения неприятна. Не все должны иметь право писать в таких книгах. Генри снова увлёкся. На этот раз Клавой - совсем другой тип, чем Света из Артуча. Пытался разговориться на тропе, но мешает языковый барьер.
Перед обедом собрались у нас на "лежбище" и перекусили бутербродами с чёрной икрой, а в столовой ждала "шрапнель". Потом до 23-х занимались получением продуктов на маршруты, снаряжением, упаковкой рюкзаков; каждая группа - отдельно. Разделили с Генри всё полученное и общественное снаряжение поровну; он дал спальник (такой же как давал Лоу), хороший рюкзак, верёвку.

23.07.76. После завтрака вышли с Барбером раньше других на полчаса. Вчера я проконсультировался с Сухановым о тропе к ночёвкам Рацека, и шли без приключений, а часть наших (Бершов, Онищенко, Ружевский) запоролись, т.к. пошли по руслу реки Аксай и попрыгали по валунам. Слава, физически сильнейший мужик, догнал нас примерно в часе ходьбы от хижины на ночёвках Рацека, а 10-ю минутами раньше обошёл Дайнюс: оба в мыле; пот капает с носа, бровей, ушей; соревнуются, Дайнюс не хочет уступать. Мы с Генри не торопимся, он рассказывал о странах, где бывал, о людях. Бывают, говорит, и в альпинизме нечестные люди.
В хижине расположились Свердловские сборы, угощают чаем, я жарю яичницу с колбасой, на которую наваливается вся публика. Нам идти ещё далеко, и опять мы с Генри уходим первыми. Некоторое время блуждаем в тумане, консультируемся у двух мелькнувших фигур, выходим по их совету на ледник, потом вверх по тропе мимо ледопада - всё в тумане. Поджидаем ребят снизу - подходят Павличенко и Байбара, движемся дальше четвёркой. Навстречу бегут два отделения разрядников; последний из них, инструктор, отвечает на наши расспросы, сам интересуется, кто здесь американцы, суёт Барберу руку, хлопает его по плечу, по груди, мир - дружба, и бежит дальше. Мы смеёмся. Ночевки - на морене в цирке Аксайской подковы. Красиво и внушительно, не Фаны, чуть посуровее Кавказа. После прихода Ружевского, Лоу и Мартинсона выясняется, что мы собрались идти на один и тот же маршрут. Вацлав возмущён - опасно. Американцы доказывают, что всё будет в порядке, пойдём параллельно, сыпать друг на друга не будем. Ну что ж, завтра посмотрим.
Готовлю чай с сухими сливками - очень нравится американкам - и едим их суп с нашей тушёнкой. Серёжа Бершов впервые за всё время знакомства с ним вышел из своего ровного состояния: они идут с Варбуртоном на пик Свободой Кореи по маршруту 6-ой к. т. и взяли с собой газовую плитку с баллончиком. Барбер крикнул ему, чтобы готовили на нашем газе и поэкономили свой, имея в виду наш бензиновый примус. По-американски газ и бензин называются одинаково: Gas - (по-английски бензин - это petrol). Получилась путаница - примус был занят мной, Сергею пришлось ждать с полчаса. Потом мы с Лоу долго объяснялись (с ним у нас очень откровенные отношения) и он согласился здесь в экспедиции по возможности отказаться от американизмов, приводящих к неразберихе - насчитали штук шесть таких терминов. Но всё-таки и Генри, и Джонс, и Крейг опять путали своим "газом" всю утреннюю готовку. Опять Бершов выходил из равновесия: считается, что их маршрут самый сложный из всех предстоящих. Мне кажется, что наш, новый, будет не проще. Спали с Генри внутри нашей здарки. Ему хорошо - есть отличная пуховка; я - мёрз, т.к. пуховкой своей не обзавёлся.

24.07.76. Здарки отпотели, мешок стал влажноват. Ночью снились какие-то кошмары. Стройный, длинный и усатый Генри упирался ногами в мешок палатки и стягивал его с моих плеч, приходилось часто лезть глубже, уходя с нагретого места.
Вышли первыми в полной темноте, часа в 3. Налобный фонарь на незнакомом леднике скорее мешает, чем помогает - не различаешь перспективы, и невозможно выбрать правильный путь между трещин. Снег мягкий, заперлись в какое-то снежное болото. Как раз к рассвету вышли к началу маршрута, под кулуар, рассекающий 5-ую и 6-ую Башни Короны. Смотрим на наш маршрут. Барбер: «Плохой маршрут: стена, а не контрфорс».
Я - «Да, так я тебе и говорил; это было видно и по фото».
Прошли кулуар, поднявшись метров 250 по жёсткому снегу: я шёл первым и делал неплохие ступеньки для появившейся на леднике под нами тройки во главе с Лоу. Вышли на скалы, там удобная площадка, и стали ждать тройку, чтобы не сыпать на них камни. Очень холодно, сильный ветер. Надел на себя последний резервный свитер - любимый, зелёный, вьетнамский, мягкий и тёплый, служащий уже 15 лет. Барбер с сомнением посматривает на стену и хмыкает, морщится, что-то бормочет. Минут через 40 подошла тройка; Лоу поблагодарил за отличные ступеньки, и началась дискуссия.
Барбер: «Идти не хочу, ухожу вниз. Пусть восхождение делает остальная четвёрка». Ружевский: «Идти тоже неохота, слишком сурово, пусть лезут трое американцев, а мы с тобой в двойке пойдём завтра на шестую башню Короны по 5Б».
Лоу: «За старый вариант; идти параллельными группами - такая возможность есть».
Я: «Вариант Лоу неприемлем, предпочтительнее идти четвёркой».
Сидим более часа. В итоге Генри Барбер ушёл вниз, передав мне свою долю общественного снаряжения, и рюкзак мой здорово потяжелел.
Лоу предложил связки: он - Вацлав; я - Мартинсон. Начало простое: серая стенка с петлёй из основной верёвки. Кто-то уже спускался отсюда. Выше начался основной маршрут: разрушенный внутренний, угол первым идёт Ружевский, долго и аккуратно, следующие 40 метров первым лезет Лоу - быстрее, я замыкаю, выколачивая крючья.
Проклятые ботинки (но без них на холоде никак не обойтись) совершенно не дают чувства микрорельефа; невозможно использовать мелкие уступы, т.к. щёки спихивают подошвы. Начало покидать чувство и желание показать, что я способен хорошо лезть и работать первым, прошёл зуд желания лазить. С утра было великолепное настроение - акклиматизировался, рвался в бой. Сейчас ботинки выводят из себя. И еще происшествие: соскользнула подошва, вся тяжесть тела пришлась на левую руку, плечевой сустав вышел из сумки (он у меня ослаблен таким же случаем на Корженеве 2 года назад) и с характерным хлюпаньем вошёл обратно. Довольно сильная боль, и сразу опасение: нельзя эту руку грузить.
Ещё две веревки впереди работает Джордж. Вацлав и Крейг просто поднимаются по перилам, я - ишачу сзади. На полке, после четырёх верёвок обнаружили прибитую к крюку ржавую консервную банку, в ней записка: 1968 г, Наумов, Субортович и ещё двое совершают восхождение на 5-ую башню бороны. Их петлю мы видели снизу. Почему они отступили пока неясно.
Лоу пошёл выше. На жюмарах по его верёвке к Джорджу поднялся Вацлав и сразу стал выпускать его на следующую верёвку. С рюкзаком по слегка нависающей стене лезть невозможно, и Джордж снял его, повесив на крюк. Мы с Ружевским вытягиваем снизу остальные рюкзаки: тяжело, много острых камней, рвущих ткань и затрудняющих вытяжку. Крейг снизу оттягивает. На стене нет хороших выступов для ног, и мы с Ружевским стоим на петлях, прикреплённых жюмарами к верёвкам. Страшная путаница с рюкзаками, узлами, петлями, веревками. На один из подвешенных рюкзаков Вацлав уселся верхом и блаженствует, давая отдых ногам. Пока мы тянули рюкзаки, Лоу вышел ещё на 40 метров и крикнул, что верёвка закреплена. Ружевский на жюмарах опять уходит к нему, и они начинают вытягивать на семимиллиметровой верёвке (мы взяли её специально для вытяжки) сначала рюкзак Лоу, а потом три моих. Постепенно привожу в порядок неразбериху рядом с собой и посылаю наверх свободную верёвку (у нас их 4: 9-ти мм –2шт, и 7-ми мм –2шт). Помогаю Крейгу подняться ко мне (он уступает всем нам троим во всех отношениях - и технически, и физически) и иду на жюмарах к верхней двойке.
По дороге вижу штук 8 старых шлямбурных крючьев - непонятно зачем их били, ведь рядом столько трещин. Зато понятно, почему Джордж так быстро проскочил здесь: просто навешивал лесенки. Лесенки у американцев чисто матерчатые, из лент, без дюралевых ступенек: чуть неудобнее, но легче. Сейчас Лоу стоит на узенькой полочке, где тесно троим, вверху скалы чуть полегче. Он предлагает лезть первым мне, но поглядев на мои ботинки, с сомнением качает головой: обувь для таких скал не подходит.
Едим по несколько долек шоколада (у нас его 8 плиток), запиваем глоткам воды из фляги - и снова берёмся каждый за свою работу. Времени 15 часов, но есть не хочется. Джордж снова лидирует, Вацлав выдаёт ему верёвку и уходит к нему на жюмарах, я принимаю Крейга, а его долго-долго нет, где-то внизу застрял. Через полчаса появляется в зоне видимости и сообщает, что заклинило верёвку, которую он тащил за собой несобранную, и он был вынужден спускаться вниз.
Дальше я опять поднимаюсь последним, с рюкзаком. Вацлав не смог пройти последнюю сороковку с рюкзаком и повесил его на середине верёвки. Очередной этап монотонной работы, а уже 7-ой час. Наконец Лоу кричит сверху, что видит полку для двоих, а десятью метрами выше - ещё для двоих. Двое американцев группируются на верхней, и мы не видим их, мы с Ружевским - ниже.
В 19:30 греем одну и другую кастрюльки с чаем. Прекрасно уплетаются бутерброды с чёрной икрой и сладким-сладким чаем. Напротив нас внушительный массив Свободной Кореи, разделённый солнцем на две части: чёрную снизу и рыжую выше.
(Позднее в одном из американских журналов, автор, кажется Бертулис, сравнил Корею с Гран-Жорасом, а нашу Корону - с Пти-дрю. И правда, есть сходство).
Налили на утро полную фляжку воды (топим остатки льда на полке), и тут Вацлав уронил баллон с бензином от американского примуса (его конструкция такова, что горелка свинчивается с баллоном-бачком). Единственный раз металл звякнул о камень, и больше снизу не раздалось ни звука. Материмся, я - про себя, Вацлав - вслух. Над нами, метрах в 50-ти, можно видеть Лоу: он с последним светом навешивает очередную верёвку. Так же использовал весь световой день и Мальцев. Молодец этот американец.
Долго устраиваемся спать. Размеры полки у меня 40 на 60 см, у Вацлава - 30 на 80 см. Спальный мешок, в который я залезаю, скользкий снаружи, и такое впечатление, что он постоянно намеревается вместе со мной порхнуть вниз. Пропускаю под ногами несколько петель из основной верёвки для опоры. Коротаем в сновидениях и пробуждениях ночь.

25.07.76. Одна радость - ночью не было ни снега, ни сильного мороза, всё-таки отдохнули. Едим по кусочку колбасы, заставляем выпить себя по полбанки сгущёнки с тёплой водой (фляжка из спальника), собираемся и лезем к американцам. Их ночлег был значительно комфортабельнее, спали вдвоём в здарке на полке 1 на 1,5 м. Группа 68-ого года дошла именно до этого места: видим остатки бинтов, и кажется здесь у них кого-то стукнуло. А выше - сложнейшее место (хотя и ниже почти везде лазание было не ниже 5Б к.т. по нашей классификации). Видны массивные плиты с редкими трещинами, крутизной 85-900, сначала глубокий внутренний угол, потом неявный внешний. Слева - мощный карниз, увешанный сосульками - Лоу обошёл его. Поднимается по навешенной верёвке сначала Джордж, потом Крейг и он же выходит лидировать. Сорвался, пролетел полтора метра и дальше пошёл, только на искусственных точках опоры. Мы с Ружевским ждём своей очереди на площадке. Время от времени далеко от стены падают камни, и неожиданно, один из них, с килограмм весом, плюхается прямо на рюкзак между нами, в клапане которого лежит рация. Кончаем трёп и начинаем чаше поглядывать вверх.
У меня сейчас нет ни энтузиазма, ни особых эмоций, радости от восхождения. Почему? Наверное потому, что нет того коллектива, с которым сжился за годы в горах, нет Валеры Мальцева; потому, что на блестящем фоне работы Лоу выгляжу неважно (и из-за ботинок, и из-за плохой предсезонной подготовки). Делаю вывод - пора кончать с серьёзным альпинизмом. Вывод усугубляется видом кошмарной пропасти и тонкой паутинки верёвки, по которой я поднимаюсь (Ружевский ушёл раньше) - достаточно слабого удара камнем, чтобы эта паутинка лопнула, и я полечу километр вниз, не касаясь скал, до самого ледника. Одна паутинка сменяется другой ( обработано 80 метров ), такой же хрупкой и уязвимой.
На конце первой сороковки пересаживаюсь с помощью жюмаров на вторую: конструкция этих зажимов позволяет сделать перестёжку почти мгновенно. Нижнюю верёвку сматываю в кольцо и навешиваю на себя дополнительные три килограмма; постепенно обрастаю довесками десятка карабинов и закладок; они из дюраля и не так тяжелы; легче даже наших титановых. Гоню от себя все мысли о паутинках и с трудом перебираюсь через карниз - с грузом это нелегко.
Кажется, главные трудности позади. На очередной полке рядом со всеми сбрасываю с себя груз металла, верёвки, рюкзаки. Небольшой отдых и снова вверх за Крейгом. небольшой снежный склон размером 10 на10м завершается вверху разрушенными скалами. Они круты, но их разрушенность создаёт ложное впечатление простоты.
Не торопясь, иду первым, через 40 м принимаю Мартинсона. Снова выхожу вперёд. Он страхует, как и все американцы, через поясницу, за большой вмороженный камень. Этот приём, наверное, хорош для совершенно гладких стен, т.к. смягчает нагрузку на руки, но сейчас страховка через поясницу просто вредна. Прохожу пятиметровый траверс под стеной по крутому льду и поднимаюсь метра на два на начало скальной стенки, оставив в трещине миниатюрную закладку.