1 августа. Армавир – Уллу-Тау.

Если быть календарно точным, первый день августа я встретил на вокзале в Армавире. Все воспоминания предыдущего дня – море, упаковка рюкзака, гонка по серпантинам, Шаумянский перевал, незнакомые трассы, блуждание по Майкопу, Лабинску и Армавиру, разбавленные очередными чудесами электрики – всё это тонуло в естественном желании поспать.

В два пятнадцать ночи точно по расписанию подошёл кисловодский поезд. До конца я ещё не осознавал, что делаю. С габаритным рюкзаком кое-как протиснулся в душный, заполненный телами спящих плацкартный вагон, задевая по пути чьи-то пятки. Ощупью расстелил постель. Вот странно: если лежать на верхней полке на спине, когда ноги торчат в проход, зрительно давит сверху багажная полка, а колено упирается в стенку, можно кое-как бодрствовать. Стоит повернуться на бок, и незаметно охватывает сладкая дремота.

Так, несколько раз просыпаясь и вновь засыпая, очнулся я на перегоне перед Бештау. В Пятигорске выходить, участвую в нашей клубной суматохе.

За пять минут стоянки успели выгрузить неимоверное количество рюкзаков. Помогая друг другу, перетащили их с платформы к автобусу – старому «Икарусу» с чёрными шторками. Весело! Суеверный человек от обилия примет – тринадцатый вагон, автобус с чёрными шторками, встретившаяся уборщица с пустым ведром – уже пришёл бы в ужас.

Выехали в сторону Кабардино-Балкарии. Места кругом знакомые, покинул я их чуть больше недели назад. На выезде из Ставропольского края на блокпосту суровый омоновец безучастно провожает нас взглядом. Целый автобус крепких парней едет на Кавказ – это подозрительно! И это сюда я пытался затащить экипаж на «Ниве»…

Минуем озеро Тамбукан, откуда привозят лечебные грязи во все санатории.

Пейзаж вокруг довольно привычный для глаза, привыкшего к равнинам Черноземья. Но посёлки кажутся какими-то иными, не такими, как, кажем, на Кубани и Ставрополье. Пока не могу сказать, в чём это заключается. В здоровенных кирпичных домах с большим количеством кованых украшений, в глухих тяжеловесных бетонных заборах? Может, в псевдофирменных АЗС с латинской надписью на гофрированном алюминиевом козырьке “Rosneft”? Пока не появились вдали горы, эта республика казалась чуждой.

Наконец поворот в Баксанское ущелье. Разрушенные серые и рыжие скалы высятся по обе стороны шоссе. Кстати, здесь вдоль обочин не встретишь противоосыпных сооружений из-за совершенно иной, чем на побережье, структуры гор. Если начнёт сыпаться монолит или сойдёт сель, то он снесёт не только все заграждения, но и всю дорогу, все мосты и плотины. Может, кто-нибудь помнит, что творилось в Тырныаузе летом 2000 года, когда со склонов сошёл селевой поток?

Качество асфальта переменное. Но местные жители на «шестёрках», «Нивах» и потрёпанных иномарках летают, как истребители.

О посте ДПС или КПМ – как его там правильно – на въезде в Тырныауз ходят легенды. Сбор дани с приезжих под любым предлогом здесь чуть ли не поставлен на поток. Лично мне с представителями местной власти общаться не довелось, и, наверное, это к лучшему.

Кабардино-Балкария оставляет впечатление какого-то иного уклада жизни. Это не прямолинейный адыгейский Майкоп, здесь даже в воздухе, кажется, витает настороженность. А может, это с непривычки. В посёлках повальная мода на глухие ворота и калитки с кованым полукруглым рисунком. Самое высокое здание – мечеть с минаретом. Кукурузные поля за забором из колючей проволоки. И, конечно, типично южное дорожное движение с непризнанием знаков, разметки и активным пользованием клаксонов.

Рынок Тырныауза на стадионе «Труд» гораздо ближе к классическому восточному базару, чем адыгейский. Завышенные цены на привозной товар и нереально низкие цены на местный. Почём варёная кукуруза на пляже? По двадцать или двадцать пять рублей? Здесь я взял только что сваренную, прямо из котла за пять. На столбах соседствуют объявления о концерте какой-то песенной группы и о собрании совета старейшин Эльбрусского района. Так что, перефразируя героиню «Бриллиантовой руки», Кабардино-Балкария – республика контрастов.

Вскоре по живописной долине мы достигли посёлка Верхний Баксан и свернули в теснину ущелья Адыр-Су. Дальше дорога упирается в стометровую скалу, где параллельно водопаду построена подъёмная платформа – наследие старого «Джайлыка». Есть и металлическая лестница из трёхсот ступенек. Какой вид передвижения изберёте вы с сорока килограммами груза?

За подъём всей группы на платформе гостеприимные хозяева состригли двести рублей. Отбояривайтесь от навязчивого предложения якобы работников национального парка «Приэльбрусье» заплатить якобы полагающийся экологический сбор. Это обычная «стрижка» туристов. Тренируйте красноречие и не уступайте!

Загрузились в «шестьдесят шестой». Рюкзаки, как водится, заняли больше места, чем люди. Мостились по бортам, одну ногу на лавку, другую – под вещи, придерживались друг за друга. Устроиться поудобнее не получалось. При движении было довольно весело: один смотрит вперёд и предупреждает о низковисящих ветках, все по команде нагибаются. Самое главное было – не шевелиться. Так Андрей Куликов по кличке Ботан, меняя позу лёжа на чужих рюкзаках, лёгким движением ноги в горном ботинке сорвал у меня с пояса мобильный телефон. Тот с высоты борта упал прямо под колёса встречной «шишиге». Слава Богу, пронесло, и пятидесятиграммовая пластмассовая коробочка с микросхемами осталась цела и невредима. Теперь я начинаю верить ходящим про него легендам, а все ценные вещи стараюсь держать подальше от подошв его «вибрамов».

Двенадцать километров вверх по красивейшему сурово-величественному ущелью, и мы въехали на территорию базы «Уллу-Тау». Здесь нам предстоит провести двадцать дней.

Чист и прозрачен воздух, рядом с нашим домиком шумит горный ручей, в сосновом лесу спрятались разноцветные палатки. Горы скрадывают расстояние. До искрящейся белоснежной вершины Уллу-Тау-Чана, кажется, рукой подать. И видно, как прямо из ледника рождается бурный пенистый поток.

Набор высоты почти не почувствовался, хотя «Уллу-Тау» - самый высокогорный лагерь России, 2250 метров над уровнем моря. Лишь в воздухе стало гораздо меньше вязкой пыли. Из-за короткого трёхчасового сна голова сама клонится на плечи, а стоит прикрыть глаза, как дыхание само становится ровным и глубоким. После походного супа, приготовленного на примусе – обед в столовой не был заказан – стало гораздо веселее.

Выделенный нам павильон представлял просторную и совершенно пустую комнату четыре на восемь метров. Окно во всю большую стену даёт достаточно света, чтобы писать. А вот верхнее освещение – две сорокаваттные лампочки по углам. Розетки в привычном понимании нет, зато нашлись два провода над дверью. В прошлом году это помещение использовали как лекционный зал, и это объясняет, почему стены выкрашены красной краской, а не оклеены обоями, как во всех остальных комнатах.

Умывальник под навесом в двадцати метрах – труба с отверстиями, получается довольно много тонких струй ледяной воды, не всегда бьющих строго в заданном направлении. Удобства – туалет типа «сортир», обозначенный буквами «М» и «Ж» - в пятидесяти метрах, душ – тоже пятьдесят метров, но в другом направлении. Столовая и спортплощадка рядом. Жить можно!

До ужина успели сходить полазать на скалы. Ощущения совсем другие, чем на тренажёре. Там же на спуске после прохождения трассы заработал свою первую травму – довольно глубоко рассадил палец.

После ужина мы продолжили обживать павильон и распаковывать вещи. С отключением света «свыше» часов в одиннадцать вечера постелили коврики и спальные мешки. Под грузом впечатлений сегодняшнего дня, а также от усталости и набора высоты я быстро уснул.

2 августа. День первый.

Ночь пролетела незаметно. Комбинация костюма из полара и зимнего спальника дала великолепный согревающий эффект. Спортивная куртка под головой смягчала жёсткий рельефный груз на дне рюкзака – если не ошибаюсь, там были каска, всё железо и кошки. Это только в Москве можно спать десять часов кряду и нехотя просыпаться, не имея сил сбросить одеяло. А здесь, забывшись после выключения света в одиннадцать, легко открыл глаза в семь утра. О времени я теперь сужу только косвенно, поскольку после потери связи в ущелье, мобильный телефон я не включал.

Утренний холодок дал знать о себе першением в горле. Спасся тремя драже аскорбиновой кислоты, стаканом воды и физическими упражнениями в виде скатывания спального мешка и комплектования снаряжения для сегодняшних занятий.

Умываться долго не получается – вода в трубу подаётся из родника или из-под ледника Чот-Чат. За ночь металл остывает, и на второй-третьей секунде контакта с этой водой начинает сводить пальцы.

В общей суете сборов, постоянно разбавляемой шутками, как-то незаметно прозвучала команда на завтрак.

Кормят в столовой альплагеря ровно так, чтобы не умереть с голоду и не разжиреть. От еды ещё никто не умирал, в Уллу-Тау умирают обычно от другого… но не буду о грустном.

Вообще, зачем описывать быт в лагере? Любой, кто ходил в походы, знает об этом лучше меня. Идут-то не ради условий существования!

В десять часов нас построили на плацу, познакомили с нашим инструктором, рассказали о том, что нас ждёт, и объявили пятиминутную готовность. Готовность… а это интересно! Посмотришь на личные вещи – собирать вроде нечего, в следующую минуту выясняется, что грузить надо ещё много вещей, а что же конкретно делать – непонятно. Путаница возникла и с формой одежды. С утра было довольно холодно, и в поларе не было некомфортно. Из-за пика Зимнего выплыло солнце, а с другой стороны ущелья висело внушительное белое облако. Вспоминая свой краткий высотный опыт, я перестраховался и решил ещё натянуть ветрозащитку. Жарко – не холодно! Довольно компактный груз рассовал по карманам и повесил на карабины – идём ведь ненадолго.

Отделение разрядников ушло вперёд, а вскоре и мы цепочкой двинулись по тропе. Лес скоро кончился, дальше пошли каменные осыпи. Цепочка по мере подъёма всё растягивалась, интервал между лидером и замыкающим всё увеличивался. Через пятнадцать минут подъёма привал. Кто-то сел, кто-то лёг на солнышке, кто-то стоя гнулся под тяжестью рюкзака. Всё-таки не зря я ходил Машук, Бештау и Малое Седло! В новинку оказались лишь скалы.

В самых крутых местах была прикручена проволока в качестве перил, но всё равно стоило глянуть вниз, как становилось не по себе. Инструктор Виктор Николаевич утешил:

- Здесь улетать некуда, - многозначительный взгляд в пропасть. – Почти некуда.

Наполнили бутылки мутной ледяной водой, пополнив запасы жидкости, но всё равно этого оказалось мало. За четыре часа каждый легко осилил по два литра.

Впервые узнал, что такое вой ветра в ушах в сочетании с палящим солнцем. Ни разу до этого не пользовался никакой косметикой от загара, но тут ситуация, что называется, припекла. И на этом фоне – вершина Чегеттау, покрытая белым снегом, рассечённая чёрными гребнями скал и синим ледопадом. Но наслаждаться природой некогда, надо работать.

Ходили верёвки и страховали, вновь ходили и вновь страховали. Очень трудно было удержаться от соблазна и, вопреки данным инструкциям, не лезть всеми четырьмя конечностями. Натёр о верёвку ещё один палец, и теперь у меня оба указательных в пластырях.

Было ещё развлечение наблюдать за второразрядниками, которые отрабатывали подъём пострадавшего. В работу включался и сам «пострадавший». Заодно наслушались историй, как у человека, сломавшего на восхождении ребро, после спасательных работ оказывалось пять сломанных ребёр. Или как назначенный пострадавшим после серии ошибок действительно становился пострадавшим. Альпинисты любят чёрный юмор.

После обеда – городские жители назвали бы это пикником на природе – учились забивать крючья. Правильно входящий в трещину страховочный элемент под ударами молотка издаёт красивый звук – «малиновый звон», - становящийся на тон выше с заглублением в скалу. Увлекательный процесс, только вот извлечение даже ненадёжно забитого шлямбура или закладки – проблематичное занятие.

К ужину спустились в лагерь. Вниз по узкой тропке да по «живым» камням, а уж спуск по осыпи на рантах ботинок – непередаваемые ощущения. Чувство надёжности и защищённости дают вибрамы. Там, где я в кедах уже не раз мог бы подвернуть, вывихнуть и сломать ногу, эти ботинки держат великолепно. Только один раз на «сыпухе» эта уверенность меня обманула. Торможение ладонями в полуметре от водопада, ледоруб беспомощно повисает на стропе самостраховки… пронесло.

Акклиматизация. Нет ни головной боли, ни нехватки кислорода, ни валящей тяжести после пройденного пути – всё это было гораздо раньше. Но все амбиции улетучились мгновенно, стоило только увидеть наши предстоящие маршруты. Как нам сказал инструктор, это нормально, лёгкая депрессия должна сопровождать перестройку организма под условия высокогорья, на что обычно уходит дней пять.

Со стороны Адыл-Су тянутся две серых тучи. Как-то оно будет завтра, но выход на пик Зимний объявляется с уверенностью с маленьким замечанием по поводу погоды, на которое никто не обратил внимания.

В лагере тепло встретили двух припозднившихся товарищей. Сергей «Лаки» Лобастов не успел на поезд в Москве, Колю Георгиевского ссадили на украинской границе из-за отсутствия паспорта. Весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро долго обсуждали, кого же послать им навстречу к подъёмнику. Пропускать скальные занятия и идти двенадцать километров вниз никто не хотел. Так единогласным молчанием предоставили им право добираться самостоятельно. Получилось несколько не по-людски, но мы же не дети-каратисты, у нас всё добровольно.

Вечером, когда стемнело, устроили посиделки у примуса с чаем под гитару. Разводить костры в национальном парке запрещено! Роль источника света выполняла газовая лампа и налобные светодиодные «Петцлы». Накрапывание дождя опять никто не заметил, хотя откуда ему было капать? Когда выключили свет в павильонах, стало видно по-южному звёздное небо. Слева и справа высились зубчатые силуэты гор, а над ними висел подозрительный белёсый язык.

3 августа. День второй.

Мои опасения подтвердились. К утру всё небо затянуло, над зубьями Уллу-Тау повисли серые клочья, а снег на Чегеттау наполовину стаял. Естественно, все выходы отложены, даже группы, уже выпустившиеся на маршрут, пережидают в павильонах.

Получается незапланированный день отдыха. Все в ожидании непонятно чего, это непонятно что так и не объявляется, заняться вроде бы нечем. Потеряна ориентация во времени, начспас молчит, связи с внешним миром нет. Желания возвратиться в цивилизацию тоже нет. Вот уж не думал, что высота может так действовать на сознание. Или это пасмурная погода? Кажется, предвидится усиление дождя – по кулуару, оставленному сошедшим селевым потоком, начинает сползать язык тумана.

Нет сил и желания злиться на местную бюрократию. Пропуск в погранзону ещё только регистрируют на заставе. Ещё проблема – эта бумажка одна на три отделения с совершенно разной программой восхождений. То есть, если я пойду вниз по ущелью ради короткого сеанса связи, обратно меня могут не пустить пограничники.

Вот, поступила информация, что эта проблема решена. Но отправить сообщение в Сочи, что со мной всё в порядке, смогу только с вершин. Да, это будет интересно: снег, скалы, ветер ревёт, под ногами несутся облака, на гребне стоит альпинист и кричит в трубку: «Мама, у меня всё нормально-о!»

Погода не поддаётся никакой систематизации. Перевал Гарваш скрыт облаками. Появляются подозрения, что это продолжится и завтра. Даже если бы мы сегодня вышли, я б опять прогадал с одеждой.

Обед заказать не успели, пришлось вновь варить суп на примусе. На крыльце, перегородив проход, под последними каплями дождя мы расстелили коврики. Центральное место заняли каны с супом, кашей, салатом и чаем.

Вскоре в обещанные «одиннадцать часов» пришёл наш инструктор проверять кошки и морально готовить к предстоящему выходу.

Из-за погоды сорвалось акклиматизационное некатегорийное восхождение на пик Зимний. Зато завтра мы уходим на четыре дня на ледовые и снежные занятия, затем на восхождение 1Б на Гумачи. Психологическая акклиматизация у меня, похоже, ещё не закончилась, и эта информация вызвала смешанные и противоречивые чувства. Вернёмся мы альпинистами-значками. Возможно, тогда ко мне вернутся и прежние амбиции, и прежнее боевое настроение. Но это всё будет потом.

После «предоперационной беседы» пришла в голову безумная идея - сходить вниз до подъёмника ради сеанса сотовой связи. Собралась компания из восьми человек, которая при выходе за ворота сократилась до семи. Вообще, это была авантюра. В четверть шестого вечера мы вышли, пройти надо было двенадцать километров, то есть около двух с половиной часов. Это означало остаться без ужина и возвращаться в темноте. Фонарь на всех был только один. Пройдя половину пути, совет решил повернуть назад. Зато пешая тренировка, хотя на обратном пути мы активно общались и постоянно сбивали дыхание.

Акклиматизационная депрессия закончилась, выход уже не воспринимался как нечто страшное и неизбежное.

4 августа. Чегетские ночёвки.

Как и обещал инструктор, распогодилось. Вчерашний незапланированный день отдыха не удалось разумно реализовать. Да и день скальных занятий с отработкой связок выпал, программа комкается, а седьмого числа вечером мы уже должны спуститься после совершённого восхождения. Восьмого числа – День памяти, из лагеря никого не выпустят, а девятого мало кто будет в состоянии пойти.

Без десяти девять ни у кого желания паковать вещи не возникло, и после завтрака многие снова залезли в свои спальники; я восстанавливаю пропущенные записи. Настроение гораздо лучше, чем вчера, так что вперёд и вверх, а там… ведь это наши горы, они помогут нам! До этого момента я назначаю с вами связь.

Вовсю идут спасработы на Чегеттау – пытаются снять двух человек со стены 5Б. Группу засыпало камнепадом, говорят, есть жертвы. А врача в лагере нет… ерунда какая-то!

Прошу прощения, эта связь вышла с опозданием. Правильно было бы обозначить её «5 августа», но буду соблюдать последовательность, которая была.

К четырём часам дня вновь полил дождь, по раскисшему подъёму не пойдёшь, вещи уже упакованы, отступать некуда. Потеряли час, и в пять, навьюченные рюкзаками по тридцать килограммов на человека, вышли к погранзаставе.

Пропуск находился у наших третьеразрядников, которые ушли на Чегетские ночёвки на день раньше. Выпускались по сложной схеме: инструктор предъявляет свой пропуск, устраивает связь с учебной частью, начспас сообщает, что такие-то действительно идут туда-то, и мы почти без проверки документов выходим на тропу.

Переход на Чегетские ночёвки – не нечто невероятное, около двух часов пути, в бинокль из лагеря можно даже увидеть стоящие палатки.

Расстояние между привалами, казалось, всё увеличивалось и увеличивалось. Узкая тропа терялась среди осыпей, прыгала с камня на камень.