За час прошёл ключевые 30 метров, а когда вернулся, палатка уже стояла. Тепло, уютно, хотя и неудобно, т.к. выпрямиться невозможно - ноги упираются в снежный отвес. Если повернуться на правый бок, то под коленями чувствуется дыра глубокая (больше километра до дна). Едим американский сублимированный суп: залили кружку кипятку в упаковку и через 10 минут имели вполне съедобную пищу. Кружка чаю дополняет удовольствие, тем более, что добавляем туда олимпийской смеси (витаминная каша из естественных продуктов - глюкозы, клюквы, чёрной смородины и т.п.). Спал прекрасно, хотя постоянно приходилось следить подсознанием, чтобы не сползти в пресловутую дыру.

14.08.76. 6 часов сна прекрасно освежили. Лев, как обычно, моментально разжёг примус. Быстрый завтрак, и Коньков пошёл по перилам на жандарм. У Павличенко - понос; у меня - запор, и оба мы уселись на месте снятой палатки. У обоих всё кончилось прекрасно, он принял таблетку энтеросептола, а я доволен выполнением стандартной утренней программы: умыться, облегчиться и позавтракать. Умывание - это протирка физиономии спиртом.
Выше оставленных перил - простое лазание, но вскоре мы вошли в зону плотного тумана. Пока движение по гребню было без вариантов, но вот Миша упёрся в очередной жандарм и, пока мы с Львом подходили, он заставил Медведева лезть на этот жандарм: утверждает, что так надо по описанию. Я засомневался, и не смотря на возражения Конькова, обошёл жандарм по простым скалам, вышел прямо к дюльферной петле, ведущей в провал на гребне. Крикнул, чтобы все шли ко мне. Спустились быстро и через полчаса вышли на место, где гребень раздваивается; куда идти - неясно. Сунулись по одному гребню - упёрлись в обрыв; пошли по второму траверсировать, оставляя вершинную башню слева. Быстро и хорошо лидирует Коньков. На голом натёчном льду поскользнулся и полетел вниз. К счастью, клин, забитый им, выдержал его трехметровый полёт. Ещё через час вылезли на вершинный гребень, каким-то образом обойдя всю вершинную башню. До этого весьма сложные 10 метров пролез Коньков, а Павличенко, не захотев пользоваться перилами, процарапался минут 15 и был вынужден всё-таки нагружать верёвку. Я полез здесь на абалазах; один из них лопнул и улетел вместе с репшнуром.
На гребне к туману прибавился холодный ветер с дождём. Видимость - метров 30. Двинулись в сторону, обратную нашему траверсированию почти бегом и через 40 минут были на вершине. Не нашли ни петель для дюльфера по 3Б, ни подходящего места для спуска лазанием. Вспомнил рассказ Валеры Мальцева, как они в такую же непогоду долго искали пути возвращения: "Надо вернуться живыми". Он не вернулся живым с Корженевы, а сейчас на вершине Далара стоит живой рядом.
Искали в тумане дороги 3 часа, и неизвестно, чем кончились бы наши поиски, если бы внезапно не послышался голос Шатаева. Объятия. Они, выйдя сегодня в 3 ночи из лагеря, поднялись по маршруту Степанова. Поздравляем Байбару с выполнением норм кандидата в мастера спорта. Шатаев уверенно повёл нас к дюльферным петлям, которые невозможно было увидеть с расстояния, большего 2-3 метра, настолько они закрыты скалами со всех сторон. Никто из нас не понимает, как в случае спуска здесь, мы не пересечём наш траверс при обходе башни. Я, кажется, сконфужен этим больше всех - ведь всегда прекрасно ориентировался, даже при ограниченной видимости.
К 19-ти все спустились на 2 сороковки на полки и по ним бегом бросились за Шатаевым, который стремился до темноты спуститься с горы. Полки закончились скальным десятиметровым уступом, а после него - снежный кулуар метров 300 длиной. Скорость спуска по снегу велика (хотя были ступеньки, оставленные предыдущими группами), Медведев не выдержал темпа (он шёл метрах в 20-ти за мной), поскользнулся и понёсся без крика и попыток самозадержания вниз, к скальному отвесу. Коньков мгновенно среагировал, вонзив ледоруб в снег и навалившись на него грудью, задержал Виталия в двух метрах от обрыва, дав ему проскользить метров 15. После этого они резко замедлили темп, а две двойки, Шатаева и наша, лихо сглиссировали метров 150. Убедился, насколько приятно работать на снегу в хороших одинарных ботинках нормальной конструкции (а не в нашем дерьме): полная управляемость на любой скорости. В полной темноте вышли с ледника на перевал. Шатаев с Байбарой с фонариками побежали дальше, а мы с Лёвой начали ставить палатку, поджидая нашу вторую двойку. Моросит дождь, ветер. Подъели остатки продуктов, нагрели воды на остатках бензина. Одной заправки хватило на 9 кастрюль чая для четверых.
Коньков - Павличенко использовали свой двойной французский мешок -одеяло и с комфортом спали в середине. Мы с Виталием - валетов по бокам палатки.

15.08.76. Всю ночь полоскал дождь с ветром. Палатку залило, ноги мои промокли, и в 4:30, как только рассвело, поднял всех. Без завтрака в 5:15 вышли и в 7:45 были в лагере. Пошёл за коньяком, который проспорил во время блужданий на вершине Далара - у Паши Захарова на складе всё есть.
Шатаев с Байбарой пришли в лагерь в час ночи. И поставили рекорд, который наверняка очень долго никто не побьёт: прошли сильный маршрут Степанова из лагеря в лагерь за 24 часа. Обычно хорошие спортивные группы дважды ночуют на маршруте. Первым всё время шёл Виктор.
Коньяк распили в лесочке, поговорили. Беспокоит отсутствие новостей от Граковича - Варбуртона. Их контрольный срок истёк сегодня в 14:00. Организуются поисковые работы. В 16:00 на перевал Далар вышла двойка Бершов - Онищенко; в 16:30 с радиостанциями двинулись Коньков - Павличенко в Кичкинекольское ущелье, я - в Мырды и выше. В 17:10 у болот Мырды встретил на тропе бегущую двойку из ялтинских сборов, базирующихся в "Узунколе", и они сообщили, что Варбуртон сорвался в районе вершины Далара и сейчас лежит там же без сознания; деталей они не знают. Сказал об этом в лагерь и получил от Шатаева указание немедленно возвращаться.
В лагере готов к выходу передовой спасательный отряд: сборы проведены организованно и быстро. Получили информацию от ялтинцев, находящихся сейчас рядом с пострадавшим: Майкл шёл первым по легкому гребню Далара (бастион уже пройден), пренебрёг страховкой на одном из жандармов, упал и летел около 30-ти метров. Сейчас он лежит в палатке, на короткое время приходит в себя и снова теряет сознание, тошнота. Его поят чаем. Подозрения на переломы бедра и основания черепа.
После ухода головной спасательной шестёрки, вверх по 2-4 человека двинулись остальные; несут с собой тросовое хозяйство, акью, рации, питание. Долгие переговоры с американцами о их и нашем участии в спасательных работах. Им необходимо уезжать в Домбай за вещами для доставки в аэропорт (билеты взяты на 12:14 17-го августа). Решено, что трое американцев вместе с Медведевым и Коньковым уедут, а завтра в 5:00 на спасательные работы выйдут четверо наших: Макаускас, Павличенко, Байбара и я. Наташа Филиппова, наш врач, уже ушла с лагерным спасотрядом. Липеня нет - второй день путешествует по приэльбрусью (отпросился). Спать удалось лечь к часу ночи: паковали вещи для отправки в аэропорт.
Виктор Копров категорически забрал свои ботинки. Говорит, что в моих двойных не только лазить, но и ходить пешком невозможно, а он уходит на восхождение.
Небольшая дискуссия у нашей четвёрки - брать ли с собой ледорубы? Я - за, остальные трое - против. Убеждают, что наверняка встретим спасательный отряд завтра в районе перевала Далар, а ниже снега практически нет. Я долго спорил, исходя из своего опыта: идёшь на спасработы на сутки - запасайся на три дня, но не убедил и из солидарности (по своей глупости) тоже решил не брать самого необходимого альпинистского инструмента.

16.08.76. Разбудили нас в 4:30. Перекусили яйцами и соком и понеслись. Дайнюс и Виктор взвинтили темп до невозможного при моей обуви (я прикинул их и мои ботинки на вес: мои вдвое тяжелее). На перевал поднялся часом позже их и в получасе от Льва. Уже на перевале пожалел, что не взял ледоруб: впереди снег, лёд, есть, куда падать. Никого из спасателей пока не видно.
Спасательную группу с акъей встретил только в верхней части того кулуара, где вчера срывался Медведев (или позавчера? Темп действий позволяет путаться. Чтобы писать дневник приходится отрывать часы ото сна и голова не очень свежая). Акью спускают на тросе человек 8, то оттягивая её к скалам, то позволяя спускаться до камней нижнего борта наклонного кулуара. Сразу включился в работу; здесь же и тройка наших. Гракович медленно идёт в стороне. После нескольких верёвок по 80 метров довели акью до снежно-ледового склона, где вчера мы так лихо глиссировали. Народа здесь набралось много, и я решил отойти в сторону и сглиссировать пониже, забыв, что я в другой обуви и без ледоруба.
Поехал и сразу понял, что сделал страшную глупость: не могу управлять и контролировать скорость, которая через 40 метров возросла до 60 км/час. Скалы внизу приближаются с пугающей быстротой. Прилагаю все усилия, чтобы затормозить, но бесполезно: при рантовании подмётки срываются и пухлые "щёки" скользят лучше, чем поршень по смазке. Невероятными усилиями изменил немного направление движения и оставил первый пояс скал несколькими дециметрами левее. Второй пояс перегораживает снег полностью, и за ним следует стометровый обрыв. Несколько раз пятками, вбиваемыми в снег, с риском сломать ноги, притормаживаю движение. Но каждый раз из-за этого теряю равновесие и приходится делать удар реже, чем хотелось бы. Успел ещё раз обматерить себя за то, что не взял ледоруб. Метров за 10 до второго скального пояса удалось остановиться.
Отдышался, пришёл в себя и посмотрел вверх: сотни три метров склона сбросил за 20 секунд. Идиот! Если убеждён в чём-то, то делай это! (это я насчёт ледоруба).
Подождал, пока акью спустят на мой уровень, и снова включился в работу. тяжеловато дался подъём на перевал: тянула наша четвёрка и четверо из "Узункола". Ниже перевала ждал третий отряд спасателей для транспортировки по тропе - почти все разрядники и значкисты лагеря, человек 40. Среди них неторопливо прохаживались и двое американцев. Майкл несколько раз приходил в себя, пока мы несли его к перевалу; съел апельсин, пил несколько ложек чаю, но с натугой кричал "No", когда пытались поить его больше. Вид - тяжёлый: бледно-синее лицо, чёрные зубы (то ли от крови, то ли от скальной пыли; долгие стоны). Оба врача, узункольский и Наташа, боятся перелома позвоночника. Но ноги шевелятся, так что с позвоночником, по-моему, всё в порядке.
В 16 ушел вперёд (пришёл тащить весь лагерь); в 18 был в лагере. Горячий душ и бритьё немного освежили. В 19 Шатаев сказал, что я буду сопровождать Майкла в Карачаевск в больницу, чтобы переводить его ответы врачам. Основная задача - обеспечить его транспортировку утром к самолёту в Москву. Паша Захаров уже провернул большую работу: вызвал из Нальчика вертолёт (но из-за непогоды он не может прилететь), в Карачаевске через начальника КГБ Фёдорова поднял на ноги всех врачей, и они ждут в любое время.
В 20:30 принесли Майкла. Я зашёл к американцам:
«Не может ли кто-либо из вас ехать с Майклом? Ему будет легче, если рядом будет соотечественник».
«Да знаешь, Миша, нужно ли это? Ведь ты едешь. А нам надо собираться».
«Вы - друзья ему?»
«Да, конечно, но мы не видим никакой целесообразности сопровождать его. Это - совсем лишнее».
«Ну, что же, как знаете, до свидания».
Бертулис и Барбер - рационалисты. Прагматизм, типичнейшая черта американцев, у них явно превалирует над душевными качествами.
Чтобы осмотреть Майкла, разрезал ножом верёвки, спальник, пояс, брюки. Переложили его в носилки скорой помощи (санитарный УАЗ приехал в 19:00). У него проблема: мочевой пузырь переполнен, а мочеточник и выводной канал зажаты мышечными спазмами, мочиться не может и мучается этим сильнее, чем всем остальным. Катетера у врача скорой нет; хирург из участников предложил даже сделать прокол мочевого пузыря, но Дайнюс, по специальности фармацевт, имеющий общие понятия о последствиях прокола, отшил его. Сделали инъекцию расслабляющего, и Майкл налил грамм 100. Пьяный Паша Захаров долго переливал воду из кружки в кружку, чтобы бульканьем стимулировать мочеиспускание, но без толку. Ехать со мной согласилась Филиппова и в 22:30 мы покинули "Узункол".
Двигались медленно, т.к. при толчках Майкл мучительно стонет. Через каждые полчаса, когда он приходил в себя, делали попытки заставить его помочиться. Он выдавливал несколько капель и снова забывался. Время от времени спрашивает: куда мы едем; что со мной; скоро ли приедем; что с ним будут делать в больнице; почему нет никого из американцев. Стонет и стонет. Иногда по-русски протяжно спрашивает:
«Паачемуу?»
Объясняю, что это нервные спазмы; приедем и всё будет в порядке. Врач скорой несколько раз предлагает заночевать в его родном посёлке Хурзуке, но я, конечно, все его указания шофёру свернуть к его дому пресекаю.
В Карачаевск прибыли в 2 ночи. Через полчаса прибыли главврач и рентгенолог. Коротко побеседовали, положили, раздев, на стол и до 5-ти снимали в разных положениях; повторяли и повторяли снимки. Перед рентгеном ввели катетер, и вылилось больше литра мочи. Когда бедному Майклу стали делать обезболивающие уколы, он вообразил, что попал в руки мучителей, сопротивлялся, пытался даже кусаться. Дважды укусил меня, но не сильно, за руки. Пришлось потратить минут 10 и объяснить ему, что и зачем делается. Кажется понял и перестал брыкаться. Его поведение убедило меня, что ничего страшного с ним не произошло. Перестал ворочаться под рентгеновским аппаратом. Когда по результатам снимков я сообщил ему, что переломов нет, на лице его отразилось удовлетворение, но в глазах заметен страх: как бы эти злодеи не ввели ему шприцом что-нибудь "этакое".
Рассматривая Варбуртона, я не мог не поразиться влиянию альпинизма на его тело: мощные мозолистые ступни с колоссальным подъёмом (при скалолазании основная нагрузка приходится на ступни), сильно развитые пальцы с мозолями, мускулистые лодыжки и широкие запястья. При таком весе ему нужна мощь в конечностях.
К пяти прибыл невропатолог и нейрофизиолог; проверили нервные узлы, реакцию, и все пришли к единодушному мнению: ничего серьёзного, вполне транспортабелен до Москвы. Видимые травмы: только большая ссадина на левом бедре. Как только Майкла оставили в покое, он крепко заснул, а я пошёл встречать машины из Домбая и Узункола.
Домбайцы прибыли в 7:15 без Конькова. У американцев весьма помятые физиономии: Крейг сообщил, что отмечали день рождения Джорджа. Они поинтересовались здоровьем Майкла; порадовалась, что всё обошлось.

17.08.76. Сходили в больницу, но в силу вступили дневные правила, и в палату нас не пустили. В 8:00 появился Шатаев, чуть позже Коньков, не проспавшийся. Выяснилось, что он потерял где-то или забыл портфель с документами и билетами, и сейчас возвращается в Домбай на поиски. В 9:00 перегрузились в автобус и двинулись в аэропорт. Майкл - в санитарной машине с Липенем.
В Минводах выяснилось, что наш рейс откладывается до 18:00, и это помогло Конькову избежать неприятностей. Майкла положили на диван в помещении интуриста. Мочиться он не может, и Филиппова делает ему инъекции.
«Миша, зачем его сейчас колют?» - интересуется Лоу.
«У него трудности с мочеиспусканием, а инъекции снижают спазмы».
«А, тогда всё в порядке».
Американцы неожиданно сделали каждому из нас подарки: Виктор Байбара получил маленький рюкзак; я - каску, карабины и налобный фонарь. Не желая остаться в долгу, тут же подарил каждому по титановому карабину. Когда обменивались адресами, я помнил напутствие у себя в институте и отошёл в сторону. Кажется, американцы поняли, что я не хотел оставлять им своего адреса, и не обращались с вопросами. Связь будет через спорткомитет. (Крис Джонс переслал через год свою прекрасно изданную книгу "Альпинизм в Северной Америке" об истории и современном состоянии этого вида спорта в штатах и Канаде, с лестной дарственной надписью).
Майкл улетел в 17 с Бертулисом и Липенем, как врачом (с помощью службы интуриста). Наш рейс отложили до 24-х. Пятеро американцев, Медведев и Шатаев улетели около 21. Генри на прощанье очень настоятельно просил всех нас в любое время придти к нему в "Метрополь" пожать руки. Перед их отлётом успели посидеть в ресторане и нормально поесть и выпить. Выпили хорошо и разговор шёл обо всём. Лёва рассказывал, как служил в армии десантником и, по его мнению, альпинизм опаснее, чем это занятие. Спросил Генри, богатый ли он человек? Нет - ответ. Машина есть? Две штуки. Но богатым, ему кажется, может считаться человек, у которого не менее 250 тысяч годового дохода. Кто из них самый богатый? Алекс, наверное. Сами они, практически, ничего не спрашивали о нашем благосостоянии, больше интересовались большим Тянь-Шанем и центральным Памиром. Своих авторов, переводимых у нас, они не читали. Фильмов, которые были в прокате у нас - не смотрели (американских). Из русских писателей Алекс, Крис и Джордж читали Толстого и Достоевского, из советских - только Пастернака ("Доктор Живаго") и Солженицына. Не интересовались, читали ли мы этих авторов. Вообще, казалось, наша жизнь не интересовала их в деталях. После их отлёта скинулись, чтобы оплатить ужин, и добавили ещё. Сами улетели в 0:30.

18.08.76. В Москве в 3 ночи едва уехали на "калымной" машине: на такси очередь человек 500. Онищенко и Павличенко уехали спать домой к Славе , а Дайнюс, Байбара и я решили заглянуть к Генри. Шатаев был с Медведевым там, обсуждали финансы. Из американцев только Генри бодрствовал. Удивил его номер: прекрасный вид из окна на Кремль контрастировал с облезшей штукатуркой стен. Выпили на прощанье. Генри вручил каждому по журналу «North American Climber» со статьёй о наших альпинистах в США. Он долго пытался запихнуть в рюкзак свои веши и среди них более килограмма брошюр, набранных им в отделениях интуриста Аэрофлота: труды Брежнева, Косыгина, классиков марксизма, статьи о современном капитализму, мире и войне.
«Ты будешь читать всё это?»
«Да. Изучать. Меня всё это интересует».
«Что тебе понравилось у нас?»
«Ваш дух коллективизма. Я не понял, естественен он у вас или приказной. Хорошо работает система альплагерей. Хороши горы».
«Что не понравилось?»
«Об этом лучше не буду говорить».
В 5:30 его посадили его в "Волгу", в Шереметьево. В 6:00 я простился с ребятами, в 10 был в Протвино, а в 11 пришёл на работу.
Дней через 10 заехал домой к Володе Шатаеву. Майкл 27-го улетел в Амстердам (там его должен ждать приятель). У него не оказалось ни переломов, ни серьёзных внутренних повреждений, ни смещений - только сотрясение мозга с последующими нервными расстройствами. Ходил ещё с плохой координацией, придерживаясь за стены, а потом и координация восстановилась. Сутки жил в "Метрополе". Международный отдел устроил так, что и за билет ему не пришлось платить.
Майкл потом много лет писал в спорткомитет о своей жизни и поздравления. В 82-ом он специально приехал в Непал, чтобы встретиться с нашими, знакомыми ему альпинистами. "Улыбку Бершова я никогда не забуду", - писал он в одной из своих открыток.
В американских альпинистских журналах появилось несколько статей о турне 76-го года (были и красочные страницы в одном из номеров журнала "Америка"). В них написано, главным образом, о спортивных делах, немного о быте, без философии, с желанием продолжать поездки. И только в одном популярном журнале «Mariah» (Мэрайя - имя собственное) Крис Джонс написал более объёмную статью о своих впечатлениях. Наверное, есть смысл привести полностью здесь эту статью - интересно, насколько отличается описание и восприятие одних и тех же событий разными людьми, участниками событий. Крис, конечно, не мог быть объективным. Скептик по характеру, писатель по профессии, альпинист по увлечению, он был обижен случаем на рынке во Фрунзе, и чувствуется, что многие его умозаключения определены этим происшествием.
Володя Шатаев попросил меня перевести эту статью для спорткомитета.