Выше надо бы забить крюк, но вроде лезется легко, да и не видно сразу, куда бить.
Упираюсь ногами в плиту, руки - в контр распор, сейчас я вылезу на стенку, - и вдруг, абсолютно неожиданно, обе ноги мои соскальзывают, и я лечу вниз: руки работали только на распор. Первая мысль - сейчас я повисну на закладке. Проходит миг, я чувствую рывок, подбрасывающий меня вверх и переворачивающий вниз головой, падение продолжается, закладка не выдержала. Веревка запутывается, я кувыркаюсь, слетает каска; но странно, нет ни ужаса, ни отчаяния, а лишь ожидание второго рывка: что-то долго нет его.
Наконец, падение прекращается. Я лежу наклонно головой вниз и целиком ощущаю себя: кажется ничего не сломано, немного саднит голова и бедро. С трудом поднимаюсь, трогаю голову - кровь. Смотрю вверх на Крейга: он стоит, не изменив позы, не выбрав во время падения ни сантиметра верёвки.
«Misha! Are you all right?» - кричит Джордж.
«Yes!».
Вацлав: «Мишка, как ты там?»
Я: «Всё цело».
Распутываюсь от веревок. Слава богу, что они сделали несколько оборотов вокруг меня и задержали падение именно сейчас и ни метром позже, потому что я остановился рядом с километровым отвесом, и неясно, выдержал бы жёсткий рывок тот камень, за который держал меня Крейг; протравить верёвку он не смог бы.
Подхожу наверх по снегу (тому самому пятну, высотой 10 метров). Вацлав обильно поливает ссадину на голове йодом и завязывает бинтом.
«Было ли сотрясение мозга?»
«Нет, помню все детали падения.»
«Джордж: «Ты пойдешь первым?»
Я: «Да».
Больше нечего ответить, хотя, по честному, лезть совсем не хочется. К счастью, вмешивается Вацлав. Говорит, что мне сейчас нельзя идти первым, полезет он.
«Это будет мудрее», - соглашается Лоу. Крейг всё время молчит; он бледен и заметно потрясён. Ружевский лезет очень осторожно, забивает три крюка и медленно преодолевает ту плиту, откуда я сорвался. Туда же подходим и мы трое. Проходя место срыва внимательно рассматриваю плиту: сыроватая, чёрная и гладкая. Резина моих ботинок, отечественная, спецзаказ «Спортобувь», явно не предназначена для такого камня. Опять Лоу впереди, за ним - Ружевский, уходят, не оставляя веревки. Я пытаюсь идти первым, но не могу доверять ботинкам, чувствую нервную дрожь в руках и, поднявшись метра на два, отказываюсь от попытки. Лезу следом за Крейгом, слегка используя верёвку для опоры, и постоянно пробую ботинки: где же грань, когда на них можно положиться? Чередуются верёвка за верёвкой. Первым лезут: Вацлав (через широкий, залитый льдом камин, по вмороженным камням), Крейг (по простым полкам), Джордж (по сложному участку - здесь пытался лезть Крейг, но заблудился в трёх камнях, попал на непроходимые плиты и спуститься оттуда смог только оставив крюк с петлёй ( для тех, кто будет после нас, остался ложный ориентир). Лоу спрашивает меня (он как-то оказался ниже): «Ну, что там дальше?»
Отвечает Ружевский: «Шоссе».
Я перевожу: «Highway», - и все хохочут. Но вот ещё три верёвки, простые - и мы на гребне Короны. Светит солнце, холодно.
В восемь вечера, по нашему с Вацлавом настоянию, становимся ночевать - американцы (американец, Джордж) были настроены двигаться дальше. Лоу сейчас красив, лицо его одухотворено, глаза блестят внутренним светом, чувствуется, что он доволен собой, стеной, жизнью, природой.

Отступление о будущем.

В следующие несколько лет Джордж участвовал, по моим сведениям из печати, в трёх экспедициях: на очень сложный каракорумский непокорённой семитысячник, на Эверест, и в Пакистане на Шивлинг по сложнейшей стене. Все три - неудачны для него, до вершины не доходили ни на одной горе, по разным причинам. Но всегда Лоу делал максимум возможного. Когда мы расставались, я сказал ему, что он лучший альпинист из тех, с кем я лазил, и может сравниться только с моим погибшим другом. Он ответил: «Ну, что ты! Вот мой двоюродный брат Джефф - тот классный альпинист; и Барбер лучше меня лазит по скалам и льду, и других много».
« Но ведь альпинизм - это не только лазание. Это - комплекс личностных качеств, и у тебя этот комплекс оптимален».
Он улыбнулся и обнял меня - так непохоже на сдержанных янки.
В 77-ом наша сборная была в Штатах на Мак-Кинли. Кто-то из шестерки передал мне привет от Джорджа и заметил, что он грустен, очень печален и спокоен. Выкладываем на снегу площадку из камней. Кипячу чай на баллоне американцев (они весьма бесстрастно отнеслись к сообщению, что наш баллон улетел). Холодный ветер, быстро темнеет, я вожусь у кастрюль и кормлю.
« Ты хороший повар», - говорит Лоу.
«Если не могу лазить, надо быть хотя бы поваром», - отвечаю довольно мрачно.
Американцы, сидя в спальных мешках, степенно и много едят: бутерброды с икрой, колбасой, сыром; пьют много чаю с конфетами и шоколадом - смотреть на них приятно, так и надо делать после хорошего трудового дня. Мне кусок не лезет в глотку. Нравится только солёная спинка севрюги, которую никто больше не ест. Заставляю прожевать кусок колбасы с чаем. Пить хочется ещё, но совершенно темно, сверху холодно, но ногам тепло - ботинки-то высотные, двойные.
Попарно располагаемся в здарках. Долго не могу согреться, дрожу, но постепенно засыпаю. Вацлав дал мне свою шерстяную шапочку (одной моей было явно мало), так что голове тепло, и тонкую шерстяную рубашку. У него - отличная собственная пуховка с капюшоном. Мне в лагере предложили очень старую, грязную и почти без пуха - стыдно носить, и я, конечно, отказался.

26.07.76. Просыпаемся часов в 8. Сильный мороз (-150), и солнце, почти безветренно. На Кавказе, на высоте 4800, как правило, теплее не торопясь, собираемся и в 10:30 выходим. По связи узнали: с группой Шатаева всё в порядке (он с Онищенко, Коньковым и Виктором Байбарой спустился вчера в лагерь на ночёвки, пройдя маршрут 5А на 5-ую башню Короны. Мы их видели в полукилометре левее нас. Виктор позднее говорил, что мы выглядели от них просто фантастично); Генри Барбер в одиночку поднялся на Корею по сложному, в основном ледовому маршруту, и сейчас спускается на другую сторону пика; четвёрка с Бертулисом и Макаускасом поднялась по пути Мышляева на Корею и сейчас тоже на спуске. Узнав о Генри, Джордж слегка переменился в лице, на мгновение застыв и осмысливая услышанное. Крейг только улыбнулся, ясно, что у Лоу с Барбером - конкуренция. Простой гребень прошли за час (именно здесь Лоу нащелкал фотографий, напечатанных позже в журнале "Америка". (Моё фото, на двойном развороте, я думаю, поместили с умыслом - уж больно громоздки ботинки, белеют бинты под каской, наша допотопная штормовка. Всё это должно было дать публике представление о нашем снаряжении, отставшем на десятилетия от американского). С гребня спуск по льду с тонким слоем снега. Кошек у нас одна пара, и с ними спускается последний. Как обычно - путаница с американцами на спуске: они хотели зачем-то пользоваться третьей верёвкой, не понимая моих указаний; долго разбирались и приценивались, как лучше действовать. Недоразумение разъяснилось после спуска по перилам; Лоу согласился, что третья верёвка не нужна, убрал её в рюкзак, сказал, что дальше на спуске будет слушаться меня. Дальнейшее однообразное движение по ледовому склону вниз позволило много разговаривать на отвлеченные темы, и почему-то разговор коснулся американской и русской матерщины, ругательств.
«Как перевести на русский слово "Fuck "? - спросил Джордж.
Я ответил.
«The girl wants fuck», - медленно спросил Лоу по-русски.
«Да, да, именно так», - рассмеялись мы с Вацлавом.
« Слушай, а ведь ты тогда на Мирали понял моё выражение о скалах»,- сказал Лоу.
«Конечно понял. Я тогда удивился, что в твоём лексиконе есть такие слова».
«Я очень редко их употребляю. У нас готовится к университетскому изданию русско-английский словарь нецензурных выражений».
«Ну, что ж, полезное дело».
«Попробуйте после этого обругать нас - мы всё поймём».
(В 77-ом такой словарь появился, а в 78-ом, в экспедиции на пик Коммунизма, три маленьких книжечки, на 500 слов, уже находились в руках американцев. Как же мы, советские участники экспедиции, хохотали, читая перлы этого произведения, - они обработали период истории лет в 200, от екатерининских времён до современности. Как и любая другая, эта работа была выполнена ими основательно).
Спуск продолжается. Идем по простому гребню и подходим к скалам. С этого места нам еще метров 500 по вертикали по несложному льду - и мы на леднике, недалеко от ночёвок. У Крейга появилась потребность облегчиться. Он устраивается на корточках поудобнее у тёплой нагретой солнцем скалы и достаёт из внутреннего кармана пуховки брошюру. Мы втроём отдыхаем на рюкзаках в сторонке; Лоу достаёт фотоаппарат и собирается фотографировать Мартинсона за его занятием. И тут я замечаю имя автора брошюры : "Lenin". «Вацлав, смотри что он читает», - говорю Ружевскому. Он реагирует мгновенно: закрывает рукой аппарат Лоу и кричит Крейгу:
«Эй, у тебя там нет ничего другого, чтобы позировать. Маркса, например, или Энгельса?»
«Нет», - отвечает Мартинсон, - « я изучаю этого автора».
«Ленина изучать надо, не отвлекаясь на другие занятия, тем более на твоё. Убери. Бумажки я тебе дам. И ты, Джордж, пойми, что такой юмор мы не понимаем».
Лоу послушно убирает аппарат, а Крейг прячет брошюру обратно.
К часу дня мы спустились к ночёвкам, где обнаружили пятерых ребят из Харькова, среди них Лёшу Москальцова (будущего Эверестца) - они собирались идти на Корею. По дороге Вацлав отрезал мне большую часть бинта, оставив только присохшую, невидимую под шапочкой нашлёпку, так что вид у меня вполне здоровый. Ребята напоили чаем, угостили супом, приготовленным из пяти разных наших и американских пакетов.
Мы с Лоу уселись в сторонке позагорать и он спросил, почему мы так серьёзно отнеслись к его попытке сделать юмористический снимок:
«Американские альпинисты изучают классиков марксизма на вершинах Тянь-Шаня. Ведь неплохой ракурс, у нас охотно бы напечатали».
«Ты знаешь, Джордж, у нас есть над чем поюморить, есть, что ругать, есть, что надо менять или даже уничтожать. Но с двумя темами, я тебе советую, в разговоре с нашими людьми быть очень серьёзным. Это - война и Ленин».
«Какая война?»
«Великая отечественная. Ты знаешь, сколько погибло у нас?»
«Нет».
«Двадцать миллионов. И солдат, и мирных жителей. В Америке не знают, что такое война».
«Почему же? И у нас был Вьетнам. Но мы проиграли».
«Эти войны нельзя сравнивать. А сам ты как относился к Вьетнаму?»
«Сначала никак, потом – против».
«Как-нибудь выступал?»
«Нет».
Мы с ним долго ещё разговаривали, но пора возвращаться в лагерь, и мы подошли к остальным. Неожиданно Джордж предложил идти в лагерь завтра, а сегодня вечером кому-то в двойке с ним подняться на Корею по ледовому склону правее пути Барбера. Он долго уговаривал Вацлава или Крейга составить ему компанию, но, т.к. никто не соглашался, то в конце концов, он решил идти в одиночку. Не помогли и мои попытки соблазнить его ужином с шампанским, якобы заказанным к нашему возвращению. Вацлав потребовал с него записку для Шатаева, дал рацию для связи с харьковчанами; я дал ему свои часы (по странности не разбившиеся во время падения), и мы втроём ушли в лагерь, оставив Джорджа точить кошки, готовиться к маршруту.
Дорогой Вацлав рассказывал о себе, старшем сыне, разводе, о репрессированном отце, о своей работе, об инструкторстве в "Уллу-тау". Ему хотелось выговориться, а я люблю слушать. На Кавказе Ружевский пользовался репутацией одного из самых весёлых, сильных и умных инструкторов. Прекрасный гитарист, певец, он и у американцев получил кличку «character» - значит своеобразный человек, личность. Крейг потихоньку шёл сзади. До лагеря дошли за 2 часа. В лагере с 18-ти до 20-ти - парная баня с ледяным озером (после восхождения, как говаривал Боря Левин, это наслаждение - выше полового). В парной отошёл бинт с гноем. Наташа Филиппова, наш врач, залила ссадину синтомициновой эмульсией и заклеила лейкопластырем.
Генри пришёл после спуска с Кореи к 18-ти. Доволен маршрутом, хотя считает, что хотел бы видеть маршрут более сложным: он страховался всего две верёвки перед выходом на гребень.
За ужином, конечно, никакого шампанского: шрапнель с бараньими костями и чай с маслом. Все хотели спать, улеглись рано, удалось выспаться.

27.07.76. День отдыха. В общем, безделье. Лоу пришёл в 12. Рассказал, что вышел с ночёвок в 23; в 2 был на гребне (на вершину, конечно не пошёл - уже хоженый гребень) и часа два дремал там, ожидая рассвета. Потом за час спустился в ущелье на другую сторону и прибыл в "Ала-арчу". Из Фрунзе вернулись наши (они ездили посмотреть город), и Макаускас рассказал неприятную историю: на рынке милиционер арестовал Криса Джонса. Молодому, глупому парнишке, видимо хотелось выслужиться и, когда Крис фотографировал горы арбузов, помидоров и дынь вместе с колоритными продавцами, этот сержант предложил ему пройти в отделение и уничтожить плёнку, на которую Крис, дескать, снимал нищих. Но нищих на базаре нет - доказывал Макаускас. Уговоры не помогли. Им пришлось более часа пробыть в отделении милиции, пока дозвонились в лагерь, а оттуда - начальнику ОВД Фрунзе.
По физиономии Криса и его высказываниям чувствую, что он просто доволен своим маленьким приключением: оправдывается его убежденность, что в СССР царит произвол, тоталитаризм и простой люд не имеет никаких прав. Пересказывает в деталях историю своим соотечественникам. Генри ухаживает за Клавой. К вечеру пришёл и говорит, что сошёл с ума.
«Я - как бык. Бу-бу-бу», - приложил ладони к голове наподобие рогов и бегал взад-вперед по своей комнате.
«Смотри, арестует она тебя, если будешь хулиганить», - пригрозил Лёва Павличенко.
«Как так?» - удивился Барбер.
«А она работает в милиции, лейтенант; здесь - в отпуске инструкторит.
«Да, ну? Это невозможно».
«Почему невозможно? Нормальный случай».
«Всё равно я, как бык. Женюсь и увезу её с собой».
(Генри действительно сделал ей предложение. Писал письма с Кавказа, куда мы улетели через несколько дней. Писал и из Штатов года полтора - это по рассказам Зои Кирилловой, старой знакомой по "Джайлыку", с которой здесь пересеклись наши альпинистские дороги).
Вечером Наташу Филиппову пригласили посидеть у начальника КСП района "Ала-арчи"- Ляха, а она - меня. Попить чаю и водки, как сказала жена Ляха, Сталина, постоянно гуляющая по лагерю с годовалой дочкой на руках. Кроме хозяев были инструктора супруги Кодачиговы из Иркутска. Роберт Яхин, инструктор КСП, чемпион Союза. Лях хорошо рассказывал о Хан-Тенгри, пике Победы, больше Тянь-Шане. Угощал вяленой говядиной, твёрдой, как гранит, и очень вкусной, а запивали и вином, и водкой, и киргизским бальзамом. Порядком окосел. В 3 пошли к Кодачигову и там пили чай.
Говорили, говорили и говорили.
В нашу многоместную спальню, учебною часть, пришёл полшестого и долго с изумлением рассматривал свой спальник: мешок был похож на беременную женщину. В изголовье положена гипсовая голова, а внутрь зашит огромный глобус. Улыбнулся, когда понял; потом засмеялся, а потом неудержимо захохотал. Изо всех углов постепенно стали слышаться ответные смешки, потом что-то вроде хрюканья, а потом и всеми овладел приступ смеха, больше, конечно, никто не заснул.

28.07.76. День подготовки к выходу в высокогорную зону. Поспал в лесу пару часов. Вечером Лях показывал Тянь-шаньские слайды. Много вопросов американцев, им очень понравилось. Хотели бы через год приехать именно туда, в Центральный Тянь-Шань. Лоу сказал, что видели (хотя только на экране) один из красивейших горных районов мира.

29.07.76. Все выходят к своим маршрутам. Я хотел посмотреть другое ущелье помимо Аксая, и мы в двойке с Филипповой собрались сходить на пик Байчечекей, по 3Б. От прежних ночёвок должны перевалить хребет и выйти под наш маршрут.
Как обычно, вышли первыми, и двигались не торопясь: тропа красива, пасутся кони, киргизские летовки, бегают резвые жеребята, идиллия. Около хижины Рацека начался дождь. Один из инструкторов лагеря, незнакомый парень, дал свой плащ - серебрянку , т.к. у них заболел один из членов группы, и они уходят вниз.
На ночёвках спал в американской трёхместной палатке с Генри. Палатка, пожалуй, лучше нашей, т.к. меньше отпотевает изнутри; внутри тонкая сетка - антиотпотеватель. Но потяжелее. Перед сном поговорили о разных разностях. Он читает то свою фантастику, то брошюры из аэропорта. У меня - «Порт-Артур», книга Лёвы Павличенко. Читал её в последний раз более двадцати лет назад. Генри вышел в 2 часа ночи с Байбарой и супругами Шатаевыми на Корону по 4Б. Кроме них никто не пошёл: идёт снег хлопьями. На минутку выглянет солнце и снова валит снег.

30.07.76. Группа Шатаева вернулась. Барбер первый повернул обратно. Он любит чистые сухие скалы - это и раньше было заметно. Весь день провели в палатках на ночёвках. Читаем, едим, спим. Часа два трепались у палатки Володи Шатаева. Разговор, в основном, на альпинистские темы. Барбер устроил на леднике демонстрацию ледовой техники. Оказывается у нас в обучении до сих пор применяется австрийская методика работы на льду. Генри показывал более современную, французскую, - есть принципиальные различия. Но, чтобы нам овладевать новинкой, нужно новое ледовое снаряжение, и в первую очередь кошки и ледорубы. Промышленность явно десятилетие не освоит новинок; придётся всё делать самим и распространять среди наших альпинистов.

31.07.76. Непогода. На маршруты никто не пошёл. Часть людей с утра пошла вниз, т.к. что-либо сложное уже не успеть сделать. Я ходил по леднику - долго ждал, пока откроется Корона, но так и не дождался. Облака закрывают то всю гору, то верхнюю половину. Жаль, хотелось полюбоваться пройденной нами стеной, пережить заново восхождение, сохранить в памяти эту "русскую Пти-Дрю". В 16 в одиночку ушёл в лагерь. Остались две пары: Байбара - Варбуртон собираются сходить на Корону по 4А, и Макаускас - Лоу попробуют пройти новый маршрут на Аксай, выбранный Джорджем.
Вечером - баня.

01.08.76. Завтра мы должны уезжать. Часов в 12 вернулись обе двойки. Они пытались выйти на маршруты, но из-за непогоды не стали рисковать. Виктор Байбара на леднике провалился в трещину. Лоу испугала лавина, пронесшаяся по кулуару, где они с Дайнюсом собирались подниматься.
Собрали по трёшке на прощальный вечер, накупили вина, водки, банок с едой и после ужина соорудили стол в наших апартаментах. Из американцев в питье не отставали Генри и молодой Майкл, мешали водку и вино и скоро окосели. Тосты: "Мир, дружба, альпинизм!" Вацлав хорошо пел. Хором исполнили "Баксанскую" - эту песню полюбили все американцы, а Генри очень нравится "Аэлита" и он выучил куплет: "Аэлита страдает, молит сына земли вернуться. Горы горе её понимают и помочь ей в разлуке берутся". Отлично выступила Зоя Ивановна Кириллова. Когда она поёт, её лицо пышет таким вдохновением, что ей можно скинуть лет 20.
«Сколько ей?» - спросил Генри.
«45. А что?»
«Русские женщины непостижимы и неповторимы».
«У нас, бывает, и в 80 поют так, что заслушаешься».
«Я хочу их слушать. Куда надо идти? Пошли немедленно».
«Сегодня не успеть, а вообще приезжай еще в Союз и сможешь услышать».
Лях с женой вручили американцам прощальные сувениры: по 3 титановых крюка, эмблему КСП. До двух ночи пили чай с вареньем из зелёных абрикосов. Майкл пытался по-русски втолковывать, как ему хорошо и как он любит всех, особенно Серёгу Бершова. Крис попивал умеренно, больше наблюдал.

Фрунзе.

02.08.76. Следующий этап поездки - Кавказ. "ЛАЗ - турист" за 40 минут довёз всех до Фрунзе. Американцы в 14:30 - улетели в Минеральные воды; мы сутки будем жить в гостинице, летим завтра. Какая-то неувязка с финансами - приходится платить из личных средств и за номер, и за питание.