база
полезное
тусовка
фото
маршруты
форум
"Может кому нибудь интересно каким был альпинизм 30 лет назад, о чём мечтали, как ходили в горы, первые контакты с американскими альпинистами. С уважением Геннадий Викторович Хитёв, инструктор 2 кат., КМС."
Н. Тихонов
Он альпинист, а умирал в постели,
Шла тень горы у бреда на краю,
Зачем его не сбросили метели
Высот Хан-Тенгри в каменном бою?
Чтоб прозелень последнего мгновенья
Не заволок его болезни дым,
Чтоб всей его любви нагроможденье,
Лавиной вспыхнув, встало перед ним.
Прости, что я о смерти говорю
Тебе, чье имя полно жизни нежной,
Но он любил жестокую зарю
Встречать в горах, осыпан пылью снежной.
Я сам шагал по вздыбленному снегу
В тот чудный мир, не знавший берегов,
Где ястреба, как бы прибиты к небу
Над чашами искрящихся лугов.
Мы знали с ним прохладу сванских башен,
Обрывы льда над грохотом реки,
О, если б он…Такой конец не страшен
Так в бурном море тонут моряки
И если б так судьба не посмеялась,
Мы б положили мертвого его
Лицом к горе, чтоб тень горы касалась
Движеньем легким друга моего.
И падала на сердце неживое,
И замыкала синие уста,
Чтоб над его усталой головою
Вечерним сном сияла высота.
Овчинников Михаил ФёдоровичМастер спорта по альпинизму,
чемпион СССР 1972 г. в высотно-техническом классе.
Из записных книжек альпиниста.
Наступает вечер 18 июня 1985 года. За окном больничной палаты ветер разогнал облака; улетела пара воронов пережидавших дождь на ветке дуба. Нахохлившись и прижимаясь, друг к другу, они неподвижно сидели рядом часа два. Мне предстоит провести месяц в этом помещении, площадью 10 кв. м. с кроватью небольшим столиком, двумя стульями – в почти обычной хорошей одиночной палате. Необычно только то, что кровать отделена от прохода массивной металлической ширмой. В одну из створок ширмы вставлено свинцовое стекло толщиной около 6 см. Ширма предназначена для защиты медицинского персонала от излучения больного, которому впрыскивают радиоактивное вещество, убивающее злокачественные клетки. Применяются изотопы золота, йода и другие в зависимости от формы рака, от того какой орган поражен. Я жду введения в вены раствора фосфора Р32 .В такие палаты не разрешают брать книг, если только не предполагается оставить книги (и все остальные вещи) в отделении насовсем, из-за боязни распространения радиоактивного загрязнения. Но я всё-таки взял несколько тоненьких записных книжек, заполненных мелкими, неразборчивыми каракулями, грязных и помятых, с расплывшимися местами чернилами – мои дневники экспедиций и восхождений на Памире и Кавказе. Восхождений, сделанных вместе с нашими альпинистами и с иностранцами; с друзьями и с людьми, ставшими партнёрами по связке волей обстоятельств. Впервые я начал описывать события, в которых участвовал в горах, в июле 63-го. Тогда погиб наш лучший альпинист (в СССР) Лев Мышляев. Он и пять его товарищей были снесены со стены Чатына упавшим на них снежным карнизом. Пролетев более километра, они остались лежать на снежном плато под стеной. С перевала Ложный Чатын, откуда к ним подходил отряд для транспортировки, они казались маленькими черточками, написанными неумелым первоклассником на большом белом листе. Чёрная стена над ними подавляла мрачным величием.
«Тебя такие маршруты не пугают?» спросил Коля Орлов.
«И пугают, и завораживающе манят» – ответил я: – «Но нам с тобой до таких стен еще расти и расти». В транспортировочных работах нас из «Джайлыка» участвовало трое, Орлов Коля и Решетов Толя – оба из Арзамаса-16; я – студент МИФИ. Мы входили в состав группы курсантов школы инструкторов альпинизма. Двадцать человек сняли с занятий, чтобы помочь перенести тела погибших в Местию; двадцать остались и сильно завидовали уходящим. Весь цикл работ занял неделю: сначала, завернув тела погибших в брезентовые чехлы, мы пошли из-под стены вниз по леднику, потом упершись в стометровые разрывы Чала-ата непроходимые для большого отряда с грузом, потащились, впрягшись в лямки, вверх через хребет Далла-Кора и снова вниз к концу ледника Лекзыр, по морене и, наконец, по тропе к пологим склонам долины Ингури, проезжим для сванских саней, а ниже и для автомобилей.
Утром после одной из ночёвок в сырой «Памирке» я неожиданно для себя , достал из полиэтиленового пакета ручку, тетрадь и начал записывать вчерашние дела. Наверное, причиной желания писать была необычная вчерашняя ситуация. Ночь застигла нашу группу на леднике после долгого спуска с Далла - Кора. Все бивуачное снаряжение находилось у ребят ушедших раньше, фонарика у нас не нашлось. Сначала мы медленно шли по следам, едва различимым в глубоком снегу – низкие облака создавали чёрно-бархатную глубокую тьму вокруг. Началась гроза: молнии били в склоны рядом с нами, в лёд, вспышки света и гром разделяли доли секунды. После каждого разряда наступала абсолютная слепота, длившаяся несколько минут. Переждав эти минуты, мы продолжали идти до следующей молнии, до следующего периода слепоты. Через полчаса гроза перешла в ровный дождь, снег на леднике кончился, следов на голом льду не заметно никаких. Еще через пару часов блужданий мы залезли в зону трещин и уже совсем решили остановиться до рассвета, как вдруг в стороне заморгал фонарик. Проплутав с километр мы добрались до моренного островка, где передовые группы уже расставили палатки, вскипятили чай и спали, согревшись горячим питьем. Сигналил Виктор Масюков, из нашего школьного отделения (студент МВТУ, тренировался у заслуженного мастера спорта СССР, будущего тренера гималайской команды Анатолия Георгиевича Овчинникова). Он простоял под дождем более часа, включая и выключая фонарь, направляя свет в разные стороны. Из-за неровностей ледника мы увидели сигнал позднее, чем хотелось бы, но как мы были благодарны Виктору! Он воспринял похвалы с удивлением и отшучиваясь говорил - «Ну и фейерверк вы там наверху устроили, я стоял и любовался.» Действительно, вспоминая утром и грозу и дневную работу, я осознал, что молнии были разноцветные: с жёлтым, розовым, голубым или зеленоватым оттенками, и это не из-за того, что в глазах у меня все рябило от усталости. И вот тут-то мне и захотелось записать всё, что было накануне и раньше, с подробностями, так чтобы потом, спустя годы перечитывать, уйдя в воспоминания всем сознанием. Отчасти так и получилось: когда читаешь свои дневники, отключаешься от всего окружающего, вновь переживая прошлое. Но для подробностей не хватало времени при записи, и они (детали) возникают при чтении.
Из стопки записных книжек я выбрал и хочу сейчас переписать поаккуратнее одну, в чёрной обложке с надписью на первой странице: 1974 год.
Пик Корженевской.
Почему именно эту? Потому что экспедиция 74-го года стала самой драматичной из всех альпинистских мероприятий , в которых мне приходилось участвовать. 8 августа на пике Корженевской разбился Валера Мальцев, это трагичный финал, и я до сих пор ставлю себе в вину его смерть – будь с ним я, он был бы жив. Я уверен в этом на основании многих наших совместных восхождений. Мы хорошо дополняли друг друга: он - отличный скалолаз, владеющий всем техническим арсеналом; я – как правило, выбирал путь и определял тактику восхождения, исходя из реальных условий, поскольку любой, даже много раз пройденный маршрут неузнаваемо меняется со временем. Если же говорить о прохождении нового маршрута то успех во многом определялся тактикой: режимом движения, набором снаряжения и питания, умением обеспечить хороший отдых и вовремя проскочить, если нельзя избежать, опасные места, найти и выбрать оптимальный путь из множества вариантов.Все наши совместные восхождения за 4 года ,4 сезона, были успешны, мы не возвращались с поражением . Почин мы положили в 1969 году, пройдя маршрут на пик Щуровского по «сурку», несложный, в общем, маршрут 5Б категории трудности в такую непогоду, что оказались единственной группой на Кавказе не вернувшейся, не сошедшей с маршрута любой категории трудности. В лагере, в родном «Джайлыке», по этому поводу устроили что-то вроде банкета, а на разбор восхождения явились без приглашения, все инструктора и многие из альпинистов – разрядников, так что в метод – кабинет, где проводился разбор, набилось втрое больше народа, чем обычно вмещало это помещение.
В этом же году Валера обеспечил успех опытной команды лагеря «Уллу-тау», пройдя первым маршрут 6 категории сложности на Чатын. А потом…потом был праздник «который всегда с тобой» дружбы, здоровья, общих успехов и радостей, суровых и ласковых гор, сияния солнца и рёва бури, отвесных стен и зеленых склонов, тесной палатки над пропастью и широкой лужайки у ручья, стаканов вина и чая, мороза высокогорной ночи и тепла финской бани, треска рации и аккорды гитары в тесной комнате, смеха и слез, надежд и исполнения желаний.
В 1972 году команда «Джайлыка» стала чемпионом СССР. Мы прошли по центру восточной стены пика Энгельса – сложный и красивый маршрут, прошли без натуги, спокойно и надёжно, без конфликтов и даже весело. Встречались неприятные сюрпризы, были ошибки; но ошибки исправлялись, неприятности мы учитывали и работали на стене и на гребне выше и выше, пока не увидели с вершины горы Индии, Китая, Афганистана и наш Памир. А в 1974 году я был вынужден идти не с ним.
Записи из дневника, чуть-чуть подправленные (выброшена нецензурщина и предложения приближены к нормам русского языка). Я попытаюсь дополнить теми деталями, которые появляются при чтении и которые могут что-то пояснить.
Джиргиталь
08.07.74. Сидим на аэродроме в Джиргитале. Сидим уже 4 дня! Из Душанбе выехали очень быстро. Две грузовые машины ЗИЛ-130 для нашего груза с четырьмя сопровождающими: Зубов, Алмазов, Ситников, завхоз Леша Артамонов, слабо загружены. Одна грузовая машина получена Хацкевичем, по знакомству, в гарнизоне Душанбе для перевозки людей. Как выяснилось, эта машина была приготовлена для экспедиции Галкина. В Джиргитале Галкин кричал на сопровождающего машину лейтенанта, доискиваясь истины и поражаясь, как могли у него увести машину (обычно это он делал сам). Экспедиция «Буревестника», где Виктор Галкин за главного, отлично обеспечена транспортом: из Москвы специальные военные самолеты, из Душанбе, прямо с аэродрома специальные машины, из Джиргиталя – 2 военных МИ-8. Огромное число людей (около 140) и грузов (около 50 тонн) переправлено за 3 дня на Фортамбек. Среди грузов – 8 хорошо упитанных баранов (по специальному письму министра торговли Таджикской ССР о продаже в колхозе по дешёвке). По сравнению с их оснащением, наша экспедиция выглядела более чем скромно. По мере выяснения обстоятельств увода машины, Галкин ярился ещё пуще и заявил Игорю Хацкевичу: «Вы полетите на Фортамбек тогда, когда мы будем оттуда возвращаться».Пока похоже на это: погода прекрасная, а единственный гражданский вертолёт МИ-4 улетел в Душанбе на профилактику.
Вчера 7-го ходили в акклиматизационный выход, но так и не долезли на верх ближайшего «пупыря». Шутник Миронов предложил назвать пупырь пиком Галкина и выложить на склоне надпись из камней: «Галкин –ж…». Из-за жары не стали этого делать, быстрее побежали вниз, почти все посбивали ноги. У меня и Мальцева – по здоровой водяной мозоли. Снимал на кино голых наших мужиков в арыке. Единственное место отдохновения и спасения от жары – чайхана. Зеленый горячий чай можно пить литрами, потеть и расслабляться. Ребята режутся в шахматы, карты, сдают экзамены, ходят в кино и т. д. Небольшое разложение. Галкина, один из тренеров «Буревестника» обозвал – «бегает, как сперматозоид, суетится, орёт ну надоел».
09.07.74. Военные МИ-8 закончили вчера переброску, и сегодня с утра один из них улетел на базу в Бухару. Никаких слухов о прибытии вертолётов по нашей заявке нет. Грустно. Съездили вчетвером (Алмазов, я, Женя Бугачева и Наташа Алимова) на сернистые источники. 4 лужи, глубиной 20-30см. заполнены горячей водой с запахом сероводорода. Рядом чуланчики с ваннами, куда вёдрами надо наливать воду из лужи и разбавлять слегка холодной водой из ручья рядом. Полежать в ванне приятно, но ощущение слабее, чем в радоновых источниках в Исоре (на юго-западном Памире). Потом попробовали кумыс (дорогой, по 1,5 рубля за литр), вкус приятный, кисловатый, пощипывает рот, слегка хмельной. Обратно часть пути шли пешком, километров 10, часть на машине ехали. У нескольких ребят выступили на коже волдыри: последствия контакта с «юган-травой» во время акклиматизационного выхода. У Миши Никулина – между пальцами левой руки, у Валеры Мальцева – обе ноги до колен. У меня - ничего, хотя шел в шортах.
У местных киргизок масса украшений, в косах – пуговицы, соединённые множеством цепочек, в ушах, на шее, на руках. Так они и работают на сенокосе в июле: в кольцах, браслетах, ошейниках, и ожерельях.
11.07.74. Утро. Вертолёты работают не на нас. Кузнецов и Хацкевич улетели на АН-2 в Душанбе ругаться.
В 5-00 вечера вышли втроём (+Коля Завгородний и Наташа Алимова) на высокую ближайшую гору. Несмотря на то, что объявлял несколько раз, ещё желающих не нашлось. А сегодня, после возвращения многие упрекали в том, что не взяли с собой их. Пробирались долго сквозь заросли шиповника и юган-травы. Потом по гребню и осыпным полкам, кое-где двоичное лазание. Уговорились в 12-00 повернуть обратно, и я один ушёл побыстрее вверх. На вершине был в 11-30. Написал на туалетной бумаге записку «Галкин ж…», и пусть этот пупырь будет его имени. Похоже, что всё-таки из-за него мы сидим без вертолётов; один из механиков проговорился, что Иванов, командир отряда вертолётов, не дает им указания возить нас. Иванов - приятель Галкина. При спуске запоролись, т.к. хотели побыстрее спуститься по новому пути. После возвращения на маршрут подъёма спустились без приключений. Алексей Кузнецов, начальник спас отряда, выслал навстречу 2 группы с рациями. Жара, мучила жажда. Кузя перестарался.
В чайхане вдвоём выпили 6 чайников чая. У Мальцева руку, обожённую юган-травой, разнесло волдырями. Не помогала и примочка из мумиё, из запасов Зубова. У Шумихина на бедре и на боку красные пятна с синим, как синяки, отливом с волдырями – тоже последствия встречи с травой. У меня реакция другая: листья вообще не действуют, а цветы заставляют выступать волдыри как от крапивы, быстро заживающие.
Когда шли на гору, слазал в небольшую пещеру в поисках мумиё, но ничего кроме грязи и пыли не нашел. Встреченный после спуска у арыка аксакал сказал, что гору зовут Карагатэ. Немного подробностей.
Когда стало ясно, что наше пребывание в Джиргитале затягивается, я предложил Игорю сходить всем составом экспедиции на гору повыше, чтобы кончить небольшой разброд и безделье, акклиматизироваться, гора явно выше 4000 м. Он отказался, считая, что вертолёты вот-вот займутся нами. Остальные, кому предлагал, просто ленились. Безалаберная неделя во временном лагере на краю аэродрома была не лишена приятностей. А гора смотрелась неплохо и, казалось, просила: «ну поднимись на меня, что тебе стоит». К любой из пяти вершин массива не просматривалось явной дороги. Наша прогулка 7-го, когда мы поднялись едва ли на одну пятую высоты за три часа, показала масштабы горы и то, что к выбору пути надо отнестись внимательно. Целый день перед выходом я поглядывал на Карагатэ, меняющую свои очертания по мере движения солнца, и к вечеру путь стал ясен: прямо по неширокому контрфорсу, упирающемуся в центральную вершину. Шли быстро, налегке, взяв одну веревку и пяток помидор (конечно, надо бы взять еды побольше, и воды во фляжке хватило лишь на половину подъема – это сбило темп у Коли с партнершей и они не поднялись до вершины метров 200).
Самое сильное впечатление произвел вид с вершины на Центральный Памир (сразу забылся пустой желудок, жажда, омерзительные скопища двухвосток на жёлтых цветах югана): чётко видна линия гребня от пика Корженевской до пика Коммунизма. Чёрная западная стена пика Корженевской, по которой нам предстояло подниматься, припушена сверху блестящей снежной бахромой, сверкающее пятно под вершиной, правее стены прорезано вертикальной чертой, словно нахмурен лоб сердитого человека, крутого короткого гребешка. Все линии, несмотря на расстояние (по моему около 80 км.), чётки; краски контрастны и ярки; все погружено в синеватое сияние; простор пронизан сладостным щемящим покоем истинного величия. Пик Коммунизма заметно выше пика Корженевской, но она, наша гора, кажется массивнее, крупнее, круче и цельнее; склоны пика Коммунизма как бы размазаны вширь. Всё остальное мельче двух гигантов. Сам Памир постепенно понижается, выставляя на обозрение свои прелести; ледники, зелёные травянистые, и красные, серые, голубоватые осыпные склоны, красный Сурхоб, белые снеговые пятна. Километрах в 20-ти различаются юрты; за ближайший склон нырнул крошечный АН-2, летящий в Ляхш; совсем рядом под нами рассыпались белые домики Джиргиталя с крошечными свечками тополей и маковые зернышки палаток нашего лагеря.
Другой пейзаж, микро: естественная клумба пёстрых ирисов, необыкновенно ярких и больших, проросла сквозь сухие камни у основания скальной стены, удивляя жизненной силой нежных и трогательных цветов. Возится красавец шмель. Почти вся растительность осталась ниже, лишь кое-где видны хрупкие и сочные стебли кислицы (пожуёшь такой и жажда проходит). Слабенькие былинки спорят с гранитом и побеждают.
Поляна Сулоева.
14.07.74. Позавчера, 12-го с утра нас начал перебрасывать на Фортамбек МИ-4. Я прилетел вторым рейсом. Лагерь разбили на поляне Сулоева, ровной травянистой площадке; с одной стороны старая морена и за ней Фортамбек, с другой склон горы. У небольшого камня на краю – могила Валентина Сулоева; на камне несколько табличек с именами.На солнце тепло, кругом потрясающая картина: пики Москва, Ленинград, Кирова, стена, спадающая с Памирского плато. Часто грохочут глыбы льда, отрывающиеся от ледника Трамплинного. Вчера, 13-го для приёма вертолётных забросок ушли 2 группы: одна на перемычку между пиками Четырех и Ахмади Дониша (во главе с Хацкевичем), вторая – к месту впадения ледника Москвина в Фортамбек (во главе с Мальцевым 8 человек). Сегодня Коля Орлов и я должны бросать им грузы с вертолета.
Вчера вечером сходили вчетвером наверх по склону от лагеря, поднялись метров на 700, начала побаливать голова. Слегка поругался с Сашей Федоровым (начальником нашей экспедиции) по тому поводу, что ничего не сказал ему об этом выходе. Вертолёт обещал быть не позднее 7-30. Сейчас 8-05 его пока нет. Прибыл в 8-25. Загрузили две заброски, сопровождал только я. Первая заброска – прямо на лагерь Мальцева. По сигналу из кабины механик и я швырнули в открытую дверь часть груза. Ящики шмякнулись о плоскую старую морену, раскололись, оттуда веером брызнули разноцветные банки. На втором заходе сбросили обе бочки с продуктами и бензин – все осталось цело.
Для верхней заброски (в верховья ледника Москвина) долго набирали высоту, кругами над ледником. Иногда мне, неквалифицированному летуну казалось, что вот-вот врежемся в склон. Хацкевич еще не дошёл до цирка, и сбрасывали без людей – приёмщиков. Сначала бросил самодельный флаг с грузом, и он удачно воткнулся в снег, потом за два захода бочку и всё остальное кажется, ничего не разбилось.
После возвращения в лагерь думал сразу выйти на подмогу Мальцеву, но Гена Соловьёв отговорил и в 14-45 вышли восьмером переспать ночь «под камень» на высоте 5060 м. По дороге много раз пытались связаться с Хацкевичем для передачи ориентиров заброски, но безуспешно.
