(Конечно, их сублимированные продукты легки, но, к сожалению, безвкусны. Кроме того Крис забыл о нашем сублимированном твороге, так сильно ему понравившемся. О.М.).
Как и с продуктами, мы пытались подобрать наше снаряжение на 50%-ной основе с каждой стороны. Поскольку в СССР почти нет предприятий, занимающихся производством снаряжения, большую часть его изготовляют сами альпинисты. Крючья, например, почти полностью сделаны из титановых сплавов. Они лёгкие, но прочные и весят в два раза меньше американских. Поэтому мы отдали предпочтение советским ледовым крючьям. Советские альпинисты считали, что наши крючья слишком тяжелы, и обычно старались брать, большей частью, только свои. Однако после работы с титановым снаряжением мы увидели, что они слишком легко деформируются, и начали отдавать предпочтение своим крючьям. В результате участники с обеих сторон всегда старались тайком захватить несколько запасных, которые в случае необходимости появлялись самым чудесным образом со дна рюкзаков.
Сперва мы двигались по не очень крутому льду, затем повернули к верхней части стены. К концу дня мы разместились на нескольких крошечных площадках, которые и стали местом ночлега. После того, как мы застраховались на скалах, никому не хотелось готовить, и мы погрузились в прерывистый сон. На рассвете мы начали осторожно маневрировать, чтобы растопить лёд и приготовить еду, которая была нам очень нужна. Пока я пытался пристроить примус на коленях, Павличенко колол лёд, Макаускас с помощью верёвки передавал еду Бертулису, который полувисел над нами. Ну и обстановочка и тем не менее, каждый всё делал лучшим образом и выполнял всю работу с хорошим настроением. Я продолжал думать, что как было бы здорово, если бы мы могли понимать друг друга в разговорах, ведь было так много общих тем и так много оставалось невысказанным.
Как только утреннее солнце немного нас обогрело, Павличенко начал движение первым, и наша ночёвка скоро осталась внизу. Через несколько часов маршрут стал полегче, и во второй половине дня мы увидели Бершова и Уорбертона, которые двигались параллельным маршрутом в нескольких сотнях метров от нас. Пытаясь успеть за заходящим солнцем, мы выбрались на вершину и втиснулись вшестером на ночёвку. Пока мы обменивались впечатлениями, несгибаемый Бершов соорудил защитную стенку от ветра и всё время делал горячее питьё. Очень здорово, когда совершаешь восхождение с такими людьми.
На следующее утро мы соскребли иней со снаряжения, сидели в спальниках и поёживались от холода раннего утра в горах. Во время завтрака мы с изумлением увидели какую-то одинокую фигуру далеко внизу под нами. Он закричал, и кому-то из нас показалось, что он спрашивал по-английски, который час. Это было в высшей степени невероятно, т.к. мы знали обо всех запланированных восхождениях, а одиночное восхождения в СССР официально не разрешено. Только после того, как мы промаршировали изнурительную длинную дорогу через «Долину ужасов», нам стало известно, что Барбер отказался от маршрута на Корону и совершил вместо этого трудное восхождение «соло» по льду на Корею. Это было, с одной стороны, выдающееся достижение и одновременно дружеский жест со стороны советских альпинистов, которые должно быть испытывали серьёзные опасения в отношении этого "соло" и его возможных последствий.
К этому времени часть из нас считала, что мы заслужили день отдыха, и вот газик (джип), в который битком набились альпинисты, направился во Фрунзе, где мы рассчитывали неплохо провести время. Продуктовый рынок представлял красочное зрелище, но после того, как я сфотографировал торговца фруктами и его гору арбузов, кто-то крепко взял меня за локоть. Человек с суровым взглядом в форменной фуражке приказал мне пройти с ним в участок. Макаускас пытался возражать, сказав, что мы всего лишь безвредные альпинисты. Но милиционер был непоколебим. Меня обвинили в фотографировании советского военного объекта - милиционера.
В участке мы сначала попали к одному дежурному, затем - к другому. Свидетель утверждал, что я не только снимал милиционера, но и нищих, что было явным преувеличением. Ведь нищих-то не было.
Пока начальник внушительно поигрывал связкой ключей, мы все ждали звонка сверху. Я думал, не разыграть ли мне невинного туриста, предложив официальному лицу взятку - пачку жевательной резинки. Но пока я обдумывал этот вопрос, раздался звонок: последовали многочисленные извинения, и мы были свободны. Нам сказали, что мы можем фотографировать на рынке, что угодно, но мне уже этого не хотелось - пропало настроение. Мы уехали так быстро, как позволяли приличия. Советских альпинистов этот инцидент очень сильно позабавил, и после этого я был предметом шуток, когда имитировалось надевание наручников. Но за исключением запрета фотографировать в районах аэропортов, это был единственный "политический" инцидент за всё время нашего пребывания в СССР. Меня поражало, насколько безразличными казались наши советские друзья при обсуждении любой политической проблемы включая даже владеющих английским альпинистов, которые не входили в официальную группу обмена. За очень редким исключением наши разговоры ограничивались общими вещами.
(Специальных политических диспутов у нас, безусловно, не проводилось. На общих вечеринках, где каждый мог говорить о чём угодно, почему-то эти темы нас не волновали, поэтому и не затрагивали. Если говорить о частных беседах, то из шестерых американцев только Джонс и Бертулис не разговаривали со мной о политике, остальная четвёрка обсуждала как классиков марксизма-ленинизма, так и современную политическую жизнь. Мне кажется, что у Криса уже было сформулировано своё политическое мировоззрение, и он не собирался ни обсуждать, ни менять его. Очень быстро определились "больные" для американцев темы: 1)безработица; 2)Куба; 3) межрасовые отношения.
1. Безработица лично коснулась Лоу. Он вынужден был сменить профессию физика на электрика. Мартинсона беспокоило возможное банкротство его фотозаведения. Барбер признался, что считает своё теперешнее занятие не слишком надёжным, и подумывал о подстраховке на будущее чем-то более основательным, но пока не решил - чем же именно, и хотел для начала поднакопить денег. Варбуртона безработица не волновала: богатые родители обеспечат окончание университета, а дальше будет видно. Бертулис имел надёжную клиентуру и широкую практику архитектора; будущее не беспокоило его.
2. Если разговор случайно касался Кубы, то у всех, наверное, американцев каменело лицо, и они замолкали, очевидно показывая, что дальнейший разговор на эту тему им неприятен. Поняв это, я вскоре перестал затрагивать эту их "болевую точку", которую сами они никогда не беспокоили.
3. У ограды лагеря "Ала-арча" на травке стояли пять или шесть серебрянок. В первый день мы не обратили на них никакого внимания, думая, что какой-то группе туристов разрешили воспользоваться территорией лагеря для отдыха. Утром следующего дня, стоя неподалёку и о чём-то разговаривая с Варбуртоном, мы оказались наблюдателями того, как из этих палаток, грациозно потягиваясь, начали вылезать темнокожие молодые люди (то ли цейлонцы, то ли индусы или бирманцы) неясно, какого пола. Разговор наш прекратился, и когда через несколько минут я взглянул в лицо Майкла, то поразился происшедшей переменой: его искажала презрительная гримаса; какая-то смесь отвращения, недоверия и удивления. Потом он резко повернулся и ушёл. Позднее кто-то из американцев спросил, что это за публика и чем она здесь занимается. Я толком ничего не мог объяснить. Через несколько дней, вернувшись с восхождения, мы уже не увидели ни этих палаток, ни тёмнокожих возле них.
«Занимаются ли в США альпинизмом негры?» - спросил я как-то, сидя у Барбера в комнате.
«Практически нет», - был ответ.
«Почему?»
«Наверное таков их склад характера», - и снова я увидел презрительные гримасы на лицах собеседников. Развивать эту тему они не захотели, и я не стал настаивать. О.М.).
Несколько дней спустя после происшествия на рынке, мы были вынуждены вернуться в лагерь опять, нас заставил сделать это обильный снегопад. Зато мы смогли увидеть церемонию встречи новичков. После 20-ти дневной смены их должны были принять братство альпинистов. Сопровождаемые приветственными возгласами и смехом, они вошли в лагерь колонной по одному и направились к поспешно сооружённой арке. Лагерь был охвачен весельем, повсюду были развешены карикатуры и шарады. В дальнем углу арки три человека в тельняшках ставили на новичков печати и помогали им "целовать" - присягать на ледорубе. После этого начальник лагеря произнес речь и выдал значки, и новичков "окропили" водой. Всё это мероприятие было очень добродушным розыгрышем, очень похожим на церемонии, разыгрываемые при переходе экватора.
Альплагеря представляют собой одно из принципиальных различий в подходе к альпинизму в наших странах. Таких различий было много. Трудно представить себе что-нибудь более сильно различающееся, чем советский и американский подход к альпинизму. Американцы - индивидуалисты, им не по душе контроль в любой форме, они будут нарушать правила если считают их несправедливыми. Кроме того, в США восхождения совершаются небольшими группами. Советский альпинизм функционирует в рамках системны которая контролирует их восхождения. В советском альпинизме существует система разрядов, в соответствии с которыми можно совершать те или иные восхождения. Эта же система определяет, где могут совершаться восхождения. Обучение идёт по схеме, включающей утреннюю зарядку и восхождения в количестве до 50 человек. Вся организация лагерей, бюрократы и бюрократизм являют собой советское общество в миниатюре. Мы сильно сомневались, что смогли бы достигнуть успехов в альпинизме, находясь в таких условиях. Несмотря на то, что альплагеря получают щедрую финансовую помощь от государства, а получить отпуск и попасть в лагерь не представляет сложности, нас не удивил тот факт, что 80% не продолжают заниматься альпинизмом после обучения в лагерях. То, что многие очень хорошие альпинисты смогли кажется добиться замечательных результатов, несмотря на такую систему, не говорит особенно в её пользу. Я, например, беседовал с группой студентов в базовом лагере. Они чувствовали себя обманутыми, т.к. смогли совершить только 2 восхождения в течение 20 дней. Им явно не хватало каких-то документов, и при наличии только одного инструктора, их положение было безвыходным. Требовалось какое-то подтверждение из Москвы, но об этом не могло быть и речи. Один из студентов заметил:
«Много бумаг, мало восхождений».
(Джонс затронул очень сложную проблему. С одной стороны, количество требуемых бумаг растёт из года в год, но это отнюдь не способствует уменьшению несчастных случаев. С другой стороны, в самих США увеличивается число сторонников введения различных ограничений для лиц, намеревающихся совершить серьёзное восхождение. Прежде, чем подняться на вершину Мак-Кинли или на любую из вершин национального парка Денали, необходимо пройти жёсткий контроль, касающийся снаряжения, состава группы, питания, обеспечения средствами связи и медикаментами. Эта тенденция распространяется и на другие национальные парки. Так что и американцам теперь приходится поступиться в альпинизме частью своей "свободы". О.М.).
После посещения гор Тянь-Шаня мы вернулись в Европу - на Кавказ. Сначала мы остановились в курортном районе Домбай, сильно напоминающий район Аспен в США. Плотские радости свели почти на нет нашу решимость совершать восхождения. Затем мы переехали в Узункол. Нас встретили очень торжественно. Начальник лагеря представил альпинистам лагеря нашу советско-американскую группу. Нам подарили цветы и сувениры. И вновь, как это было часто во время нашего пребывания, нас приятно поразила их искренность и огромное внимание и забота, которые нам оказывали. Вскоре после этого мы уже лежали в палатке (под маршрутом) и слушали шум дождя. В нескольких метрах от нас Бершов и Бертулис перетаскивали палатку повыше, чертыхаясь и подшучивая друг над другом, говоря, что им совсем не мокро. Дождь не утихал, и где-то через час нам было слышно, как они шумно собирали вещи и отказавшись от восхождения, пошли вниз, в лагерь. На рассвете и мы последовали их примеру,
оставив горы на милость дождя и облаков. В лагерь вернулись все, и мы собрались в наших комнатах, чтобы покалякать и позаниматься составлением планов, пошутить и попеть. Всё это сопровождалось возлияниями. Пили водку и коньяк, которых было вдоволь. Пока мы тесно набились в маленькую комнатушку, принимавший нас инструктор всё время варил крепкий кофе по-турецки. А когда кончался алкоголь, то кто-то обязательно вспоминал, что у него где-то припрятана бутылочка.
Наконец-то погода утихомирилась, и вечером Онищенко и я, Лоу и Макаускас опять направились к нашей вершине. Время визита подходило к концу и было похоже, что это наше последнее восхождение. Но зато какое! Пик ДАЛАР - красивейшая вершина района, а маршрут Степанова идёт прямо вверх. Подходя к началу маршрута, мы увидели Уорбертона и Валентина Граковича, которые прошли уже часть маршрута по крутой стене бастиона Далара. Мы начали быстро двигаться вверх и оставили их позади, кажется они стали на бивуак. Я шёл в связке с Онищенко и опять мне было не по себе от советской техники альпинизма. После прохождения крутого участка я с ужасом увидел, что он страховал меня через скальный выступ. К закату мы достигли вершинного гребня и вырыли нишу для бивуака, чтобы укрыться от непрекращающегося ветра.
Печальным было возвращение в лагерь, время нашего визита почти истекло. Но вместе с тем и Лоу, и я чувствовали облегчение, что международные связки ни разу не попадали в переделку. Казалось, что поездка прошла безаварийно. Однако, по возвращении в лагерь мы узнали, что растёт тревога в отношении Граковича и Уорбертона. Они были шестой день на маршруте, а на следующий день истекал контрольный срок.
Уже готовились к выходу поисково-спасательные группы, чтобы выяснить, в чём дело, когда в лагере поднялась тревога: ЧП. Советский альпинист прибежал в лагерь и сообщил, что Уорбертон сорвался и пролетел вниз 30 метров, получив серьёзные травмы. Начались спасработы, и в невероятно короткий срок Уорбертон был спущен со стены в долину и доставлен в московскую больницу. Диагноз: сотрясение мозга и потеря памяти (временная). В больнице он пробыл больше недели, а выздоровел полностью спустя три месяца. Ему повезло: немногие остаются в живых после падения на 30 с лишним метров.
Когда мы только узнали об этом несчастном случае, нас привела в отчаяние нелепость случившегося, имея в виду некоторые детали. Смертельно уставшие и находившиеся на грани нарушения контрольного срока, после пребывания на маршруте в течение 5 дней, альпинисты вышли на плечо, откуда легко спуститься вниз. 0ни практически прошли новый маршрут, и подъём на вершину был скорее формальностью. Но вместо спуска они продолжали подъём. Гракович спустился по верёвке, чтобы обойти трудный участок. Он сказал Уорбертону, чтобы он тоже спускался. Уступ, который выдержал Граковича, вырвался, когда Уорбертон начал спускаться.
И только по возвращении Уорбертона в США мы узнали, что Гракович сам серьёзно срывался на третий день подъёма. Хотя срывы на маршруте и не такое редкое явление, это падение повредило их основную верёвку. Позже на ногу Граковича был наложен гипс.
После этого происшествия, когда они вышли на плечо, им следовало бы обсудить создавшееся положение и принять решение о целесообразности продолжать восхождение. Но обладая самым поверхностным знанием языка, не зная, какие чувства они испытывают на этот счёт, они продолжали придерживаться первоначального плана - "нужна вершина, и пошли дальше". Стремясь оправдать надежды друг друга или то, что они понимали под этими надеждами, и обеспокоенные тем, что о них могли подумать, как об альпинистах, которые выбрали маршрут, с которым они не могут справиться, они продолжали восхождение. Так разворачивались эти трагические события.
Необходимо подчеркнуть, что в происшествии на Даларе подобно и тому, что произошло раньше на Мирали, не был виной кто-то конкретно. Скорее альпинисты были жертвами обстоятельств, когда люди с различающейся техникой, без знания языка, и чувствуя бремя обязательств, действительных и вымышленных, совершали трудные восхождения. Как американцы, так и советские альпинисты почему-то наивно верили в наши совместные мероприятия, не отдавая себе отчёта, что может случиться, если что-нибудь произойдёт. Я твёрдый сторонник международных обменов альпинистами и мне очень бы хотелось вновь совершать восхождения с советскими друзьями. Только теперь мы будем намного умнее.
А наши надежды? Те, кто приехал, чтобы совершать трудные восхождения были вполне удовлетворены, хотя я лично считаю, что проводить такие мероприятия можно только тогда, когда участники хорошо владеют языком друг друга. Что касается наших надежд посетить по-настоящему отдалённые горные районы, то в условиях советской системы альпинизма эти мероприятия явно несбыточны.
(Два года спустя, очередная шестёрка американцев почти месяц провела в районе ледника Бивачный у подножья пика Коммунизма, т.е. в достаточно отдалённом горном районе. О.М.).
Никто из американцев не считал, что совершая восхождение, они защищают спортивную честь своей страны, и всё же, находясь в СССР, мы очень хорошо понимали, что нельзя ударить лицом в грязь. Однако, я никогда не испытывал ощущения, что нужно соперничать, и для меня прелесть поездки заключалась именно в содружестве. Пожалуй лучше всего эту мысль выразил Ружевский:
«Вы знаете, я никогда не думал, что американцы так похожи на нас. Я привык думать шаблонно. Сейчас я считаю вас своими друзьями, своими хорошими друзьями!»
День отъезда. В течение шести недель мы жили как одна семья. А теперь начали появляться политические реальности. Московский аэропорт, и м поняли, что надежды н встречи в будущем почти нет.
В отличие от альпинистов других стран представители СССР фактически не имеют возможности поехать туда, куда захотят. Хотя шесть альпинистов из СССР и посетили США в 1977 году, вероятно, кроме них никто больше не выезжал в этом году. Что же касается наших спутников, то они получили такую возможность. Я испытывал глубокое
чувство утраты, отвернулся и зашагал к самолёту.

Перевод текстов к фото и т.д.
Стр.82.
1.Советско-американский обмен альпинистами - проверку проходит не только разрядка политическая.
2.Генри Барбер опирается босыми ногами на крошечный выступ во время тренировки на скалах около альплагеря на Тянь-Шане (слева). В СССР обычно не разрешаются восхождения "соло", но Барбер получил такое разрешение.
3.Объединяемые верёвкой, жестами и несколькими общими словами, Майк Уорбертон и советский чемпион по скалолазанию Сергей Бершов преодолевают участок ледовой стены на пике Свободная Корея (фото напротив). Автор статьи считает, что незнание языка едва ли не стоило Уорбертону жизни на одном из последних восхождений.
Стр.86.
1.Озадаченные новички улыбаются, проходя по дорожке с пылающими и коптящими факелами-банками во время церемонии посвящения в альпинистское братство.
2.Бивуак на Короне. Ружевский терпеливо пытается приготовить пищу на видавшем виды примусе. Во имя дипломатии обе стороны брали наверх равные доли американских сублиматов и советских консервов. (вверху).
3.Дайнюса Макаускаса и Алекса Бертулиса объединяет большее, чем любовь горам: оба они происхождением из Литвы. Дайнюс рассказал Бертулису, архитектору из США, что он сменил работу фармацевта и устроился на более тяжёлую работу, чтобы иметь шестинедельный отпуск для восхождений в горах. (внизу).
Стр.87.
1. Кажущийся безразличным к панораме гор ^Тянь-Шаня, расстилающейся перед ним, Крейг Мартинсон просматривает брошюру по марксизму-ленинизму, во время отдыха на Короне (4.9 км) (вверху).
2.