Я сделал это и одновременно передал ему своё письмо Джонсу, ответ на статью, где благодарил за присланную книгу, вспомнил совместные вечера и сутки на восхождении, передавал самые лучшие пожелания на будущее и высказывал свою точку зрения на отдельные утверждения статьи, с которыми был несогласен. Часть таких возражений я позволю себе вставить в текст статьи.

ОПАСЕНИЕ СРЫВА.

Текст и фото Криса Джонса. "Mariah " № 3, сентябрь 1977 г.

Сперва один голос, затем другой подхватили припев. Советские альпинисты очень любили эту песню, и берущая за сердце мелодия уносилась в прохладный ночной воздух. Хотя мы не понимали слов, мы чувствовали её печаль; на меня лично песня редко оказывала такое сильное воздействие. За спиной сидящих у костра был базовый лагерь, а за ним возвышались Алайские горы Советской Азии. Мы были в самом начале нашего мероприятия, но какой характер примут наши восхождения, никто не знал точно.
В мерцающем огне костра я различал лица своих американских коллег и тех советских альпинистов, которые должны были сопровождать нас во время поездки. Я задумался о том, каковы были наши общие надежды и ожидания. Как относился каждый из нас к экспериментам в альпинизме, трудным восхождениям, всей идее советско-американского сотрудничества? Совершать любое восхождение в этих горах было бы нелегко даже с испытанными друзьями, а ведь мы надеялись пройти серьёзные восхождения с людьми, зная всего лишь с десяток общих слов, техника нам в основном была незнакома, и чья мотивировка, мы могли только надеяться, была подобна нашей.
Песня смолкла. Миша Овчинников рассказал её содержание: в ней говорится о жестоких боях между немецкими и советскими альпинистами во время второй мировой войны. Их объединяла любовь к горам и разъединяла политическая идеология и борьба, чтобы выжить, поэтому в те дни альпинисты оказались в окопах по разные стороны.
(Речь идёт о "Баксанской" :
«Где снега тропинки заметают,
и лавины горные шумят,
эту песнь сложил и распевает
альпинистов боевой отряд».
Текст песни я перевёл Крису довольно точно, и откуда он взял написанную им интерпретацию содержания, можно только догадываться. Скорее всего он в лагере расспрашивал других ребят, говорящих по-английски, и те добавляли ему куплеты Высоцкого:
«А до войны вот этот склон
немецкий парень брал с тобою.
Он падал вниз, но был спасён.
А вот теперь быть может,
он свой автомат готовит к бою». О.М.).
Бывшие друзья встретились в бою друг против друга. Я мысленно сопоставил это положение с нашим собственным. Наши две страны нацелили ракеты друг на друга, и всё же мы уже чувствовали, что нас связывает что-то общее с советскими альпинистами, сидящими у костра. Все мы без колебаний пришли бы на выручку друг другу. Но эти люди, сидящие у костра, - что они ожидали от нас? В письменном приглашении, которое мы получили, говорилось, что мы посетим самые интересные горные районы. А когда мы прилетели и начали составлять планы, руководитель советских альпинистов Вл. Шатаев попросил нас принять во внимание тот факт, что его команда "в отличие от нас" была не в форме. В действительности, половина американцев прибыла в СССР прямо с места своей работы, а позже нам стало известно, что большая часть советских альпинистов, которые нас сопровождали, провела в горах целую неделю. Поэтому с самого начала мы почувствовали, что необходимо установить своё реноме (так сказать, показать, что мы представляем). Я уверен, что советские парни испытывали то же самое.
В 1974 году 19 американских альпинистов посетили международный лагерь в СССР - "Памир". Это был первый официальный визит со стороны американцев. Он явился завершением переписки между Американским Альпклубом и Федерацией альпинизма СССР. Одним из результатов этой встречи между советскими и американскими альпинистами была ответная поездка 6 советских альпинистов в США в 1975г. Если в лагере "Памир", как почти всегда на таких мероприятиях, альпинисты разных стран совершали восхождение в составе только национальных команд, то в США уже часто совершались совместные восхождения. Из-за ограничений, связанных со свободой передвижения и обменом валюты, поездка в США явилась одним из первых выходов советских альпинистов в страны запада. С помощью такого обмена альпинистами можно избежать трудностей с обменом валюты, если принимающая сторона берёт на себя все расходы гостей с момента их прибытия. Это была одна из возможностей для выхода советского альпинизма на мировую арену. Наша поездка в СССР и явилась частью этой программы обмена визитами. В качестве первого восхождения, короткого и ознакомительного, архитектор Алекс Бертулис и я объединились с Шатаевым и Дайнюсом Макаускасом. И хорошо, что мы так поступили. Хотя советские альпинисты являются хорошими скалолазами, мы увидели, что принятая ими система работы с верёвкой и страховкой, значительно отличается от нашей. Как мы, так и они, придерживаемся, в принципе, одинаковой концепции, если двойка находится на сложном скальном рельефе, то движение попеременное, т.е. один движется, другой - страхует. Но на этом единство взглядов кончается, и начинаются различия.
В США страхующий пытается создать две или больше точки закрепления верёвки. Ими могут быть крючья, забиваемые в трещины, веревочные петли вокруг скальных выступов, или специальные клеммы, заклиниваемые в трещинах. Убедившись, что точки закрепления надёжны, альпинист пристёгивается к ним (т.е. становится на самостраховку). Затем он выбирает лишнюю верёвку и, пропуская верёвку сзади (по талии-пояснице), завершает налаживание страховочной системы. При положении верёвки, проходящей по пояснице, он выдаёт или выбирает верёвку по необходимости. В случае срыва, его руки и поясница играют роль тормозного устройства, использующего трение.
Советские альпинисты, как правило, удовлетворяются одним крюком и редко к нему привязываются. Не будучи на самостраховке, нецелесообразно страховать с использованием трения тела. Вместо этого, верёвка идёт прямо через точку закрепления (например, карабин). При использовании американской системы и, учитывая эластичность нейлоновой верёвки, страхующий часто принимает на себя (смягчает) основную нагрузку от падения, почти не нагружая точки страховки.
При советской системе на точку закрепления неминуемо приходится вся нагрузка от срыва.
(Элементарное рассмотрение сил, действующих на точки страховки, верёвку и страхующего, показывают, что нагрузка на точку страховки не изменяется в зависимости от того, как держит верёвку страхующий: в руках или дополнительно пропускает через поясницу. При одинаковых условиях срыва верхний крюк принимает на себя большую часть нагрузки. Если пропускать верёвку через поясницу, уменьшается лишь нагрузка на руки страхующего. Но в этом нет никакой необходимости, если организованы 3-4 промежуточных точки страховки через крючья или закладки с карабинами, из-за значительного трения верёвки в этих точках. Пропускать верёвку через поясницу целесообразно только на очень гладких скалах с малым количеством промежуточных точек страховки. При этом страхующий лишён мобильности, быстрой реакции на просьбу лидера подтянуть или выдать верёвку. Так что в этой части Джонс совершенно не прав. Что касается количества крючьев, забиваемых советскими альпинистами на 40 метров подъема, Джонс делает неправомерное обобщение. Но некоторые наши асы действительно имели такой грех, во имя скорости жертвовали надёжностью. О.М.).
Но если увидеть всё это было просто, то что-нибудь изменить было очень сложно. Наши спутники были квалифицированными альпинистами, которые пользовались своими методами в течение долгих лет. Вероятно, у них были сомнения в отношении нашей системы. Было бы очень нетактично и даже грубо обучать их нашему, предположительно "правильному" методу. Как бы вы сами отнеслись к тому, что вы пригласили своего советского гостя покататься на машине, а он бы начал исправлять ваши методы вождения автомобиля? Мы надеемся, что может быть они примут нашу систему, посмотрев её в работе.
На всякий случай, на следующий день физик Джордж Лоу и я предложили совершить восхождение двумя связками: одна - советская, другая - американская. В качестве объекта мы наметили крутой ледовый маршрут на пик Мирали, высотой 5,2 км. Советскую связку составили М. Овчинников и спортивный врач Слава Онищенко.
Это было серьёзное и очень трудное восхождение. Мой налобный фонарик осветил ледовый склон внизу. Овчинников находился в 10 метрах ниже места страховки. Рядом со мной Онищенко закрепил верёвку. Невероятно, но Овчинников лез по верёвке, перехватывая её руками (как по канату!) Это было не только физически трудно, но и очень опасно. До тех пор, пока он не мог надёжно встать и ослабить нагрузку на руки, каждый метр продвижения вверх давал слабину верёвки между ним страхующим. Когда Овчинников наконец добрался до нас, я пытался заставить его пристегнуться к нашей страховке, но он неожиданно поскользнулся и пролетел вниз метров 7 прежде, чем его верёвка остановила его падение. Меня и Онищенко сильно дёрнуло, даже Лоу, который был впереди, почувствовал короткий рывок. Это было сумасшествием - крутизна ледового склона составляла 750, а некоторые были на таком склоне впервые. К счастью склон начал выполаживаться, а Овчинников, казалось, был поразительно спокоен.
(Крис мог не заметить схватывающего узла, который я передвигал перед собой по основной верёвке, чтобы не было слабины в случае срыва, но относительно моего семиметрового полёта он допустил сознательное преувеличение для пущего эффекта, нагнетания драматичности. Полёт мог бы быть гораздо более длинным, если бы не счастливая случайность: клюв ледового молотка зацепился за проталину между вмороженным камнем и льдом, и полуметровая петля, привязанная к рукоятке молотка и закреплённая на пояс, прекратила падение. Причина срыва - оплошность Славы Онищенко. О.М.).
На самом крутом участке Лоу и я, по очереди шли первыми, но когда крутизна склона уменьшилась, мы разделились на две связки для быстроты передвижения.
(Здесь Джонс льстит себе: ключевые 3 верёвки, 120 м ледового склона средней крутизны 800 с двумя, нависающими участками там, где днём лились водопады, первым шёл Лоу, остальные три сотни метров движение связок было раздельным, там по очереди первыми шли все. О.М.).
Мы надеялись быстро проскочить верхнюю часть маршрута, но по мере приближения к вершине сказывалась недостаточная акклиматизация. Онищенко предложил опять двигаться одной связкой, и мы передали им свободную верёвку. Мы ожидали, что советская двойка выберет слабину, но вместо этого они начали двигаться одновременно. Слабина между нами и ими составляла метров 25. Если бы идущий первым сорвался, то он бы упал прямо на то место, где мы страховали. Мы махали руками и кричали, но бесполезно. Связка из четырёх человек двигалась к вершинному гребню, а слабина волочилась по льду. Когда я преодолел карниз и выбрался к Лоу наверх, я был зол, как дьявол. Совершить столько восхождений и после этого так нелепо рисковать жизнью!
(В данном случае Крис имел право быть злым: Славе Онищенко хотелось (как и всем) выйти с надоевшего льда на перевал, и он не стал ждать, пока верёвка будет натянута; позднее на перевале мы обсудили эту ситуацию, и Слава согласился, что был не прав. С.М.).
О чём мы забывали в тот момент, были однако чувства, которые вероятно испытывала советская двойка, находясь на этом маршруте. Когда мы его предложили, они сказали, что на этот маршрут «смотрят уже много лет» и тут же добавили, что скалы рядом будут ещё лучшим маршрутом. Они, вероятно, имели в виду то, что до этого не ходили по такому крутому льду. Но может быть для того, чтобы не разочаровывать нас или в силу неизвестных нам соображений, они согласились совершить восхождение по предложенному нами маршруту.
(Я действительно предупреждал Лоу, что по льду такой крутизны не ходил. Он ответил, что это не имеет значения, поскольку сам преодолевал замёрзшие водопады и будет идти первым. О.М.).
Если с альпинистской точки зрения восхождение временами было пугающим, то советская связка оказалась замечательными спутниками. Отрывочные фразы, которыми мы обменивались, носили по-настоящему шутливый характер, так например, когда Лоу наклеил пластырь, чтобы защитить глаза от солнца (он забыл очки), то Овчинников вызвал хохот своим шутливым замечанием: Ку-клукс-клан. Онищенко, один из самых известных в СССР альпинистов, который совершил, например, такое сложное восхождение, как Мраморное ребро Хан-Тенгри, очень обаятельный человек. Когда мы возвращались в лагерь после восхождения, а дорога была дальняя, он великодушно взял верёвку из моего набитого рюкзака и принёс её в лагерь, хотя у самого рюкзак тоже был набит.
Я испытывал двойственное чувство. С одной стороны, мне действительно хотелось совершать восхождения с этими советскими альпинистами и познакомиться поближе с теми, кто тоже любит горы. С другой стороны, это было опасение, что в критической ситуации будет невозможно объясниться и понять друг друга (без знания языка). Конечно, мы выучили с десяток ключевых альпинистских терминов и фраз, типа "закрепи верёвку" или "камень", этого будет явно недостаточно, если кто-то заболеет, или резко ухудшится погода, или, если что-нибудь случится, когда необходимо более полное понимание.
Вернувшись в базовый лагерь мы увидели, что все альпинисты были в восторге от достигнутых успехов. Генри Барбер и чемпион СССР по скалолазанию, Сергей Бершов, очень быстро завершили серьёзное восхождение. Крейг Мартинсон и Майк Уорбертон хорошо проявили себя, совершая восхождение с намного более опытным Львом Павличенко и Вацлавом Ружевским; Бертулис в составе советской группы добился успеха на классическом маршруте пика Чапдара (5.4 км). После всех этих успехов мои опасения и озабоченность, могли показаться неуместными и несправедливыми. Тем более, что после восхождения с Бершовым, руководитель нашей группы, Барбер, считал, что всё это не является проблемами. Но меня это не убедило. Бершов совершил восхождение на Эль-Капитан, и он широко пользовался нашей техникой. Из всех советских альпинистов он, по технике альпинизма, был ближе всего к нам.
По счастливой случайности, наш отъезд из Алая совпал с днём рождения Бертулиса. На праздновании этого события звучали тосты, длинные и идущие от всего сердца. Вместе с советскими альпинистами мы совершили 15 восхождений, включая 4 первопрохождения.
Всё шло хорошо, и мы с нетерпением ожидали встречи с горами Тянь-Шаня, которые по протяжённости соперничают с Гималаями и в которых почти не было западных альпинистов. Мы очень надеялись посетить там два района, но скоро стало ясно, что это нереально: нам оставалось только гадать, заключалась ли причина в отсутствии удобств и условий, как нам говорили, или виной была близость китайской границы.
Мы узнали, что почти вся альпдеятельность базируется на системе постоянно действующих альплагерей, число которых около 25 в разных горных районах. Обычно в лагере размешается 100-200 человек, большинство из них проходит курс обучения и тренировок в течение 20 дней. Участники размешаются в различных лагерях по-разному: от палаток до очень привлекательных домиков, от 2 до 6 человек на комнату или палатку. Обычно в лагере есть общая столовая, линейка, учебная часть (с картами) и комнаты для занятий. В одном лагере даже был бассейн, а в большинстве - сауны (советские альпинисты просто помешаны на банном ритуале). И хоть жизнь в альплагере прерывается сигналами гонга на принятие пищи и утренние построения, это очень приятное местопровождение. До того, как мы приехали в СССР, мы надеялись посетить очень отдалённые районы, но очень скоро убедились в непрактичности своих взглядов. А лагеря явились очень неплохой заменой. За нами стоит поисково-спасательная служба: в лагере всегда известно, кто и когда находится на любом маршруте, и все группы обязаны поддерживать с лагерем радиосвязь. Для восхождения за пределами действия лагерей требуется серьёзное планирование и значительное число вспомогателей. Для такой (различной по составу) группы, как наша, представляется нелогичным совершать восхождение в районах, где нет лагерей. Мы вернулись в Самарканд, чтобы оттуда лететь к Тянь-Шаню. Как и до поездки в горы (и на обратном пути) этот город произвёл на нас сильное впечатление. Мы почувствовали, что время здесь не властно (в азиатском образе жизни). В ближайшей чайхане старцы проводили время, разговаривая друг с другом, как и тысячу лет до этого. Здесь, в Азии, по крайней мере, казалось что люди "поглотили" коммунизм, а не наоборот. Для Лоу, например, советская Азия является разительным контрастом по отношению к Пакистану, где он побывал до этого. Хотя эта часть СССР находилась всего в 400 км и климатические условия почти совпадали, различия были очень значительными. Здесь не было нищих. Мы ели овощи и фрукты, не опасаясь желудочных заболеваний и не принимая необходимых в таких случаях лекарств. Мы видели, что значительные успехи были достигнуты в области сельского хозяйства, гигиены и электрификации сельской местности.
(Как Джонс удивился бы, узнав, что многие из тех старцев, которых он видел в чайханах, - коммунисты, участники войны. А ещё 50 лет назад картина, написанная Лоу относительно Пакистана, соответствовала нашей Средней Азии. Изменения принесла именно Советская власть, социализм. О.М.).
В районе Тянь-Шаня, который мы посетили, было две выдающиеся вершины, и каждый связывал с ними свои надежды: пик Свободная Корея (4.85 км) и Корона (4.9 км). Бертулис и я надеялись пройти знаменитый маршрут Мышляева. Мы объединились с Львом Павличенко и Макаускасом, который, как и Бертулис, литовского происхождения. Пользуясь тем, что они могли объясняться на своём родном языке, нам стало известно, что альпинисты в СССР, также как и в США, прибегают к самым различным приёмам чтобы получить побольше отпуск для восхождений. Макаускас, например, предпочёл карьере фармацевта более тяжёлую работу, которая позволяет ему получить 6-ти недельный отпуск.
Любому восхождению предшествует ритуал со снаряжением: раскладывание его, отбор того, что ты считаешь необходимым и, наконец, необходимость примириться с реальностью - взять то, что можно фактически нести. До того, как отправиться на восхождение наши советские друзья и мы разложили снаряжение не только в комнате, где не хватило места, но и в прихожей, и начали ходить туда-сюда, сначала выбирая одни предметы, затем возвращая их на место. Подобно нескольким другим советским альпинистам у Макаускаса почти не было ничего из современного снаряжения. И так как у нас в запасе было большинство вещей, мы были рады дать ему всё, что могли.
У Павличенко, который является очень хорошо известным альпинистом, была хорошая советская пуховка и кое-какое западное снаряжение. Обычно советские альпинисты одеты в сочетание формы солдата и строительного рабочего, почти единственной вещью специального назначения, которую мы видели, были палатки. Пока Павличенко примерял блестящую американскую каску жёлтого цвета, Макаускас и я занимались подбором продуктов. Зная, что в лагере "Памир", например, отсутствовали продукты лёгкого веса, мы привезли несколько ящиков сублимированной пищи. Так как мы не ожидали, что будем в лагере около 5 дней, которые нам потребуются на подходы и восхождение, мы дипломатично согласились, чтобы питание состояло наполовину из американских и наполовину из советских продуктов. Я мысленно застонал, когда запихивал в рюкзак консервированной горошек и свежесваренное мясо, но любой кто знаком с лёгкими продуктами не удивится, что очень скоро мы отказались от цыплёнка по-киевски в пользу консервированной макрели.