Олег Черешнев, мастер спорта международного класса, родом из Красноярска, как спортсмен, вырос на Столбах, в настоящее время работает тренером на московском скалодроме в Москве.

 .

В Красноярске, наверное, все начинают со Столбов?

Не самом деле не все. Я удивляюсь некоторым людям из нынешнего поколения, которые лазают в зале по щитам и ни разу не ходили на Столбы. Долголетие в скалолазании связано с природой. Одни залы и щиты – это скучно, в них одних долго не проживешь.. Не было бы скал, мы бы давно завязали с лазанием.

Как вы сами начали лазать?

У нас в школе был хороший учитель труда, который водил всех в лес. У него был знакомый лесник на Бересе. Это залив на Красноярском море, где много пещер. Мы ходили туда на каникулы. Жили полностью автономно в домике лесника. Старшеклассники готовили еду вместе с учителями. Первый раз в пещере я оказался в 4-м классе, а в 8-м и 9-м мы уже стали сами младшеклассников водить в эти пещеры. Потом я встретил Сашу Долгополова, который привел меня в скалолазание.

Первые несколько лет я лазал в основном зимой – на Столбах и в залах на щитах, потому что, как только наступало лето, уезжал к бабушке и дедушке. Впервые остался в городе летом в 10-м классе. В тот год мы жили все лето на Столбах, и я там выполнил КМСа, меня стали брать на  российские соревнования. Так попал в команду, сначала в российскую сборную, затем во всесоюзную. Потом – то перестройка, то еще что.

Сейчас скалолазание очень интересное, столько возможностей появилось, поэтому очень жалко, что время ушло. Советское скалолазание – это были, в основном, длинные маршруты, средней сложности – «положилово» от 70 до 90 градусов крутизной, которые проходились на время. Очень длинные маршруты, в основном на «функционалку» – бежишь по скале, «язык на плечо», в глазах черные круги. Что-то типа скайраннинга, только по скалам. Маршруты были до 90 метров, страховка с помощью троса на лебедке, который уходил в небо. Как только опускался туман, то ты не видел ни вершины скалы, ни финиша трасс – трос уходил в никуда и ты уходил в молоко, так что тебя даже страхующий не видел. Много случаев было, когда человека вытаскивали на лебедке, особенно если он легкий. Бывало, так Флюра Жирнова из Узбекистана могла делать вид, что переставляет руки и ноги по гладкой стене, а в это время обратная ветвь троса вытягивала ее наверх. Таких приколов много можно рассказать про те времена.

Скалолазание тогда было интересно скорее компанией, некой общностью. Именно это и зацепило меня. Я, будучи «домашним» мальчиком, ушел  в лес, где никто ничего за тебя не сделает, пока ты сам это не сделаешь. Научился там и кашу варить и сметану есть, которую до этого не любил. В лес пойдешь – там все съешь, даже прошлогодние макароны сгрызешь, когда есть нечего. Приобрел все походные навыки, например, как разжечь костер в мокром лесу. Именно этим мне и понравилось, а спортивная составляющая приложилась, ты вроде как идешь не просто, чтобы провести время, а с какой-то целью.

В те времена мы набирали большие объемы лазанья. Если за дневную тренировку ты не пролез километр на Китайской стенке, то считай, что день прошел зря. Мы с Тереховым решили как то накрутить объемы и делали по 2 километра в день. До обеда пролезали 10 раз вверх-вниз, шли в избушку, быстро кашеварили, обедали, ложились спать, затем часа в четыре вставали и пробегали еще километр. Таких два цикла сделали, «застрелились», и пошли на Манскую стенку, на которой альпинисты тренировались. Альпинисты тогда использовали в качестве веревки рыболовецкий фал, который не тянется. Мы были нулевыми в альпинизме, но книжек начитались, фильмов насмотрелись и давай пробовать срываться. Падали метров двенадцать – ух, ты! – стукнешься так хорошо и дальше лезешь. Как живы остались – не знаю. Такой естественный отбор. Но в альпинизме я не остался, потому что к тому времени дошел до определенного уровня мастерства и попал в команду. Начались поездки и  стало более интересно. Наша компания расслоилась, альпинисты ушли в горы, а скалолазы на скалы.

Почему вы приехали из Москвы на соревнования «Ветераны Питера»?

В первый раз, когда я в них участвовал, то приехал просто посмотреть, что это такое, а теперь уже вошло в традицию. Я третий раз на них приезжаю, хотя вообще, ветеранские соревнования не люблю, мне не нравятся ограничения по возрасту и по каким-то признакам. Сейчас я просто не тренируюсь, а некая соревновательная ностальгия осталась.  Поэтому хочется не то, чтобы выделиться, но быть на равных. А со спортсменами на равных я уже не тяну.

Мне вот тоже не хотелось бы в 40 лет причислять себя к ветеранам. В 60 или 70 – возможно.

С другой стороны, это все слова, фетиши. Какая разница, как называть? Я тоже когда-то боялся этих слов, к тому же раньше я не попадал в категорию ветеранов, так как планка была – 50 лет. А потом, чтобы повысить массовость, Владимир Козырев опустил эту планку и получилось, что сейчас ветераны – те, кто на 10 лет младше меня.

На самом деле, заметно, что на соревнованиях очень мало «возрастных» ветеранов. Почему? Ведь только в Питере скалолазов старшего поколения должно быть очень много. Куда эти люди подевались, те кто раньше ездили на скалы, участвовали в соревнованиях? Им стало не интересно?

Я думаю, что интерес вряд ли потерялся. Просто нет сплачивающей организующей силы вокруг которой все это собирается. Сейчас такая ситуация, что все живут своим местечковым скалолазанием. Зал построили и ходит в него определенная группа, свой контингент. И туда трудно попасть, кроме, как за деньги. А заниматься серьезно – это значит заниматься более-менее регулярно. Но большинство людей не готовы регулярно платить большие деньги за скалолазание. Спасает ситуацию то, что многие скалодромы, которые понимают роль большого спорта, бесплатно приглашают лазать людей высокого уровня для привлечения новичков. Если бы повсеместно способные люди имели возможность тренироваться, то они бы росли, двигали этот спорт, поднимали престиж соревнований.

© Фото: Валерий Попов