В начале июня 1959 года, когда альплагерь “Домбай” только начинал работу первой смены, в лагерь въехала новенькая “Победа”. Само по себе это было явление по тем временам достойное всеобщего внимания, но, так как лагерный народ был занят подготовкой к выходу в учебный поход, то только внутренним “Ох, ты!” был отмечен столь необычный визит в лагерь, да еще на площадку для ежедневных построений, где и окурку-то не было места. Начальник альплагеря Леонид Яковлевич Куликов был на этот счет более чем ревностным блюстителем чистоты и порядка. Молодой начальник спасательной службы лагеря, как и все, был занят и даже не заметил, что из машины вышел хорошо ему знакомый по дружбе домами Вячеслав Антонович Никитин, который после войны частенько обучал альпинистским премудростям в “Алибеке” совсем юного Пашу Захарова. На немой вопрос в глазах младшего Захарова дядя Слава (так он разрешал себя называть) сказал: - Собирай-ка свои вещички, ты уезжаешь с нами...
Затем была дорога в Карачаевск, которая свернула в незнакомое, заросшее дикими лесами ущелье. Через пару часов езды показался аул Учкулан. Машина свернула налево, в сторону аула Хурзук. Всего увиденного было так много, что толком не удавалось вести серьезный разговор: зачем это мы сюда едем? Впереди скверная дорога вверх, вдоль реки Узункол в Гвандру, а точнее - на Узункольскую поляну. Ухабы и частые повороты сделали свое дело, и пассажиры задремали.
Голос Никитина вывел Захарова из дремы:
- Давай работать!
Машина стояла у подножия крутого подъема, и было ясно, что без помощи попутчиков его не одолеть. Выталкивая машину на очередные несколько метров и подкладывая под колеса камни, путники успевали бросить взгляд на окружающий пейзаж. Посмотреть было на что! Узкая дорога (для арбы) вела куда-то круто вверх по ущелью. Берега реки сплошь заросли тяжелыми соснами и стройными пихтами, а под ними вразброс теснились кучки берез. Пряно тянуло отцветающей черемухой, а внизу шумно бурлила незнакомая река. Мосты через Узункол были столь хлипкого состояния, что путники каждый раз выходили из “Победы”, предоставляя водителю выплывать самостоятельно, если мост рухнет под весом легковушки. Наконец “Победа”, победно преодолев последний взлет дороги, въехала в тупик. Дороги дальше не было. Вверх по берегу Узункола уходила лишь заброшенная конная тропа. Разгрузили машину, поставили две палатки. Дымок от костра заманчиво обещал в скором времени сытный обедо-ужин, а пока шли разговоры… Говорили обо всем: кто прошел новую большую стену, как работают лагери, как решать “женский вопрос” (уже тогда в лагери приезжало девчат больше, чем парней), как улучшить обслуживание альпинистов в лагерях, и что для этого надо. Наконец, Никитин произнес одну фразу, которая обещала прояснить ситуацию:
- Мы тебя привезли сюда, чтобы показать заброшенный угол альпинистского Кавказа. С утра побродим, посмотрим. Глядишь, может и придет в голову что-нибудь хорошенькое эдакое... Столь туманные высказывания не внесли ясности, и приходилось ждать. Раннее утро застало нас в пути по какому-то совершенно не характерному для Кавказа ущелью. То, что оно было ровным, как стол - это еще не все. Многочисленные рукава и рукавчики р. Мырды (на карачаевском языке Мырды - болото), тянувшиеся по этому столу, как бы замерли на плоскости - так медленно и лениво бежала вода. Было необычно тихо, горная река не гремела на перекатах, и только легкий шелест где-то далеко-далеко наверху струящихся ниток водопадов иногда нарушал тишину. Каждый новый изгиб реки и поворот ущелья заставлял не перестававших удивляться путников останавливаться. И тогда тишину прорезали восторженные крики:
- Да, ты посмотри сюда!
- Да, нет - не сюда, а вот куда!
- Да, бросьте ребята - вот, где красо-о-о-та-то настоящая!
И действительно, красиво было так, что ни словом сказать, ни пером описать... Шли так, как, наверно, ходят люди, до которых здесь никого еще не было. Шли, как первооткрыватели, удивляясь тому, что эти красоты до сих пор не были знакомы другим. Но овечьи тропы, сломанные веточки карликовых березок и другие пометки ясно говорили - не мы здесь первые! А кто? Только потом стало ясно, кто и когда открыл для альпинистов этот райский уголок Кавказа.
В 20-х годах ХХ столетия здесь неоднократно бывал мало кому известный тогда (а сейчас - тем более) Марк Иссидорович Арансон. Он был доктором филологии Венского университета, литературоведом, исследователем, переводчиком, книгочтеем -трудоголиком, работавшим в Московской библиотеке им. Салтыкова-Щедрина. В те годы, когда юный Марк учился в Венском университете, он пристрастился к горным походам и восхождениям. Среди студенчества Австрии и, особенно, Вены это занятие было очень модным. Горы тянули Арансона так, что вскоре он окончил специальную школу и стал профессиональным гидом. После приезда в страну Советов он не бросает своего увлечения, а с удвоенной энергией отдает свои горные знания только что нарождающемуся альпинистскому движению в Советской России. Именно тогда он открыл для себя Гвандру...
Однажды, придя к Николаю Тихонову (крупный советский писатель и поэт, с которым его связывала теплая дружба), он начал рассказывать ему о Гвандре. “Он говорил, как моряк, открывший новый замечательный остров среди уже известного ему архипелага. Именно таким островом для него была Гвандра. Он не сравнивал ее с суровым Безенги и зеленой Тебердой, он говорил, что имена рек там звучат, как песни: Кичкинекол, Гондарай и Индрюкой... Он говорил, что вершины там, такие зовущие, заманчивые, обещающие хорошее лазание... Там суровый Замок, мрачный и фантастический Далар... Там, такая миниатюрная двурогая Двойняшка, так похожая на маленькую Ушбу...” (Н. Тихонов. “Двойная радуга”. М. Советский писатель. 1964 г).
Как выяснилось впоследствии, Марк Арансон, во многом успевал быть первым. Он первым (при активной поддержке Николая Тихонова), стал собирать материалы к “Истории российского альпинизма”; он первым заговорил (это тогда-то!) о том, что советским альпинистам пора (заметьте - пора!) готовиться к покорению Эвереста. У него было много задумок на тему “первые”. Тяжелая и скоротечная болезнь прервала эту яркую и удивительную жизнь, а смерть вырвала его из рук тех органов, которые активно начали интересоваться личностью этого незаурядного человека… ...А перед нами открывались все новые горные виды, и, наконец, в левой дальней части ущелья выросла во весь свой могучий рост незнакомая вершина с отвесными стенами, встающими прямо из ледника. Это потом стало ясно, что у такой мощи и красоты уже было вполне прозаическое название - Кирпич.
Вскоре тропа (скорее ее подобие или то, что осталось от довоенной тропы) резко начала забирать вверх по крутым склонам между кустами цветущего рододендрона, а напротив, через ущелье, открылся своими западными стенами тот самый фантастический Далар. Притихшие путники сидели на макушке “бараньих лбов” и молча прихлебывали горячий чай из термоса. Открывшиеся виды как бы придавили нас, да и говорить-то в этой оглушающей тишине совсем не хотелось. Посетовав на отсутствие карт, мы пошли на видимый прямо перед нами перевал (Мырды, находящийся в линии ГКХ). С него на юг открылся еще один изумительный по красоте обзор. Азарт приходит по мере выигрыша! Так и нам тут же захотелось подняться по простому гребню на стоящую слева от перевала вершину. Это теперь-то мы знаем, что такое Кирпич с маршрутом 3а категории сложности. Хороши бы мы были, начав подъем по гребню, примерно, в час дня!
На следующий день была предпринята вылазка в Кичкинекол. Вид цирка ледника Большой Кичкинекол и, главное, северные стены Далара просто потрясли нас. Уже “дома”, у вечернего костра под ранними звездами, стало проясняться, зачем же, все-таки, была предпринята эта поездка, к чему все эти чудные прогулки по ущельям...
- Ну, как тебе это прекрасное безобразие нравится? - спросил у притихшего Захарова Никитин.
И за него тут же ответил его спутник:
- Ты, Слава, разве не видишь - он уже созрел... Ты, Захаров, будешь здесь работать, строить лагерь, будешь заниматься всем тем, что у тебя уже неплохо в альпинизме получается - будешь учить альпинизму...
Прогорел костер, начали блекнуть звезды, а трое мужиков сидели у тлеющих угольков и все говорили и говорили...
Вот здесь пора автору вести разговор от первого лица. Дело в том, что я, выросший в горах Домбая, знавший их не понаслышке, влюбленный в пик Ине и Белалакаю, летом с трепетом ожидавший прихода горнолыжной Алибекской зимы, а зимой желавший скорейшего прихода лета на вершины Домбая, не мыслил себя в другом, кроме Домбая, районе Кавказа. Но, чего тут греха таить, я действительно “созрел” от всего этого “прекрасного безобразия”. Где-то, конечно, оставалась надежда, что меня не оторвут надолго от Домбая, от моих любимых гор, от коллектива...
Рано утром меня разбудили звуки прогреваемого автомобильного мотора, мои попутчики укладывали в багажник свою палатку и вещи.
- Мы, что, уже уезжаем? А почему так рано? А, может, еще куда пойдем, побродим?
- Да, мы уже уезжаем, а ты остаешься...
- Как так? Почему? А мои вещи в Домбае? А моя работа в Домбае? А...
Разливая утренний кофе, Вячеслав Антонович проворчал:
- Ну и закидал ты нас, Паша, вопросиками! Сейчас получишь ответы на все свои вопросы, даже на такие, которые тебе и в голову не придут.
Именно у этого костра за чашкой горячего кофе я получил ответы, от которых у меня, молодого инструктора, и впрямь закружилась голова. Оказывается, руководство ЦТЭУ ВЦСПС приняло решение открыть летом 1959 года три новых альпинистских лагеря на Кавказе: “Безенги”, “Чегем” и “Гвандру”. Узнал, что “Гвандра” будет строиться именно на этой поляне, где мы кофейничаем. Узнал, что уже летом на эти прекрасные горы будут ходить альпинисты. У меня даже червячок зависти к ним шевельнулся: вот, мол, повезет ребятам!..
А Никитин между тем продолжал:
- Скоро сюда приедут рабочие, начнут завозить стройматериалы и оборудование; потом надо будет построить склады, контору, навести пешеходный мост через реку чуть повыше лагеря (“Уже лагеря” - подумалось мне), построить каркасы для палаток, а в июле сюда приедут первые альпинисты. Слушаю его, посматриваю на его спутника и думаю: “А я-то при чем тут?”.
Голос спутника Никитина прерывает мои мысли:
- Мы в Пятигорске подумали и решили, что все это дело надо поручить тебе, да и прогулки наши утвердили нас в этом решении.
- Ты не обижайся на нас, что мы такую тебе проверку устроили, - встревает в разговор Никитин. - Мы уезжаем. Вот тебе палатка, продукты, ружье, топор и лопата, обживайся... Потом привезем из Домбая твои вещички, а с Леней Куликовым (начальник альплагеря Домбай) мы уже все обговорили, он одобряет наш выбор.
Так потихоньку разговаривая, Левченко (это второй человек, приехавший с Никитиным) достал из портфеля уже подписанный и заверенный печатью приказ о моем назначении, надломил веточку березы и нанизал на нее бумагу.
- Вот твоя контора!
Уже садясь в машину, Вячеслав Антонович шепнул мне, что этот мужик – Левченко не кто-нибудь, а сам начальник Пятигорского ТЭУ. Он просто хотел убедиться, что ему не кота в мешке предлагают. В начале июля действительно приехали участники первой смены нового альпинистского лагеря “Гвандра” - 50 человек из московского “Труда” и “зенитовцы” из Калининграда. Мы строили каркасы и прокладывали дорожки между палаток, ходили на занятия. В свободное время “бегали” на обзорный пункт посмотреть, а какие же здесь вершины!? Особенно всем был “доволен” я: мне пришлось быть, что называется, “един в трех лицах” - начальником лагеря, начальником учебной части и начальником спасотряда (состоящего из самого себя). Самое трудное время пришло, когда наступила пора выходов на восхождения. Ни описаний, ни кроков, ни карты - ну, ничего!
Через год у нас появился из какой-то местной библиотеки путеводитель Б. Н. Делоне “Западный Кавказ”. Как быть? Решение пришло как-то само собой. Выходя на любое восхождение, каждая группа брала с собой набор снаряжения, как на маршрут 4-й, а то и 5-й к. с. Это помогло нам избежать многих случайностей. Правда, было иногда неловко: возвращается группа, и на разборе выясняется, что вместо необходимого маршрута 3а, группа прошла по пути 4а к. с. И наоборот, шли на “четверку”, а “принесли” простую “двоечку”. Но не в этом была прелесть такой жизни - каждой группе и каждому альпинисту открывался такой простор в выборе очередных объектов восхождений, что, наверное, это было сродни тому, как ходили в горах наши отцы и деды, когда начинали строить альпинизм в стране. Ведь мы были в районе одни – ни начальства, никаких проверяющих и наказывающих, ни препон и ограничений...
Началась работа, а с нею и проблемы. Первая и еще долгое время не отпускавшая нас от себя проблема - это соотношение парней и девушек в группах. Практически все восхождения совершались тогда, как в поговорке - “семь девчонок - один, я”. На первое прохождение вершины Джалпакол мое учебное отделение (не хватало инструкторов, и мне пришлось идти вместо командира отделения) состояло из семи девушек, только что выполнивших 3-й спортивный разряд. Рэм Андреев однажды пригласил меня восьмым на траверс Замка 4б к. с., так как кроме самого Рэма больше в группе не было ни одного мужика… Это было во всех отношениях памятное восхождение: жестокая непогода, обледенелые скалы, видимость - ноль. Надо было пробивать путь, бить крючья и для каждой красавицы нашей группы во время найти слово поддержки и убеждения - мол, сейчас плохо, но хуже, наверно, не будет. Выматывались все до предела.
Случались и чудеса. Как-то группа краснодарцев на том же Замке в непогоду спустилась на юг и ... потерялась. Да, потерялась! Связь их не достает, от них нет никаких известий, контрольный срок вышел! Замок был взят со всех сторон в осаду многочисленными поисковыми группами, а одну направили (так, на всякий случай) по пути их подъема, - а вдруг они там спускаются!? Нашел эту группу тогдашний начспас лагеря минчанин, Костя Грубрин. Он с группой пошел вниз по ущелью Далар и догнал группу у первого сванского селения. Они шли по принципу - река приведет к жилью. Его сообщение в лагерь о находке было более чем красноречиво: “Мы их нашли по лагерной туалетной бумаге!”. Незадолго перед этим в лагерь вместо упаковочной (для продуктового склада) бумаги по ошибке было заслано более 500 кг финских рулончиков...
Открытия сыпались на нас, как из рога изобилия. Однажды, возвращается группа с вершины Пирамида, что в ущелье Мырды, и приносит 23 записки! Как только, в них не называлась эта вершина: 1-я, 2-я и 3-я Пирамида, Кара-кая и Кара-баши и т. д. Восхождение совершали на нее по не существующим гребням или шли траверсом “малую подкову” Пирамиды! Все записки были помечены 1937-1940 годами. Какие имена упоминались в них: Владимир Буданов (будущий змс), Репин, Сакович, Каргин, Граф, Звездкин, Богословский! С Кичкинекола принесли металлическую пластину (наподобие визитной карточки), всю прожженную молниями и с едва сохранившимися отдельными латинскими буквами, с цифрами “1904”. Что это? Кто был? С кем?.. Вопросы без ответа... С ледника Мырды принесли маршрутные вёшки, которыми “эдельвейсовцы” метили свои маршруты в горах во время Великой Отечественной Войны. С Трапеции сняли немецкую записку, помеченную февралем 1943 года. С Гвандры сняли тщательно завернутый в резиновый пакет портрет Гитлера (вырезку из журнала).
Через два года работы лагеря, местные власти, задали нам вопрос: “А что такое “Гвандра?” Почему этим чужим для нас словом называется лагерь, расположенный на исконно карачаевской земле?” Наши доводы в том, что “Гвандра” это не только лагерь, а географическое понятие и высшая точка этого горного района (3983 м) не нашли понимания. Один из чиновников сказал тогда: “Есть ущелье Узункол, есть река Узункол, есть Узункольская поляна - вот и лагерь будет “Узунколом” называться”. И оказался прав - прижилось это название. Да так, что географическое название района - Гвандра, стало активно забываться, все так и говорили – “еду в Узункол”, “был в Узунколе”.
В средине 70-х годов минувшего столетия группа инструкторов альплагеря “Узункол”, совершая восхождения в районе ущелья Уллу-Озень, возле перевала Хотю-тау, нашла заброшенные немецкие склады с оружием и боеприпасами (хоть сейчас стреляй) и склад с консервированными продуктами. Попробовали, - все живы до сих пор! Особенно были хороши фруктовые компоты и джемы из таких диковинных для нас в те времена фруктов, как грейпфрут, ананас, папайя.
К этому времени мы знали, что до войны в Гвандре работало 8 разных альплагерей (в Узунколе и Гондарае, Индрюкое и на развилке рек Уллу-кам и Узункол). В Гондарае были два стационарных лагеря - “Локомотив Востока” и “Золото”. Здесь же располагалась спасательная станция и школа инструкторов альпинизма. Такого сейчас нет и в помине. Эта школа готовила инструкторов только для лагерей Гвандринского района. И в те далекие годы было много разных интересных находок и событий.
В. И. Каргин, инициатор создания и один из первых инструкторов альплагеря “Золото”, в 1938 году на вершине Южный Нахар обнаружил тур, обернутый красным знаменем (конечно, выгоревшим от времени). В записке на русском, грузинском и французском языках указывалось о восхождении в 1911 году группы грузинских революционеров. Эка, куда их занесло!
На Узункольской поляне, что немного выше Узункольского каньона, был еще один стационарный лагерь - “Локомотив Центра”. Здесь были прекрасные рубленые дома из бруса, большая столовая, в которой столовались участники еще трех лагерей, расположенных поблизости. Повсюду находились следы пребывания и работы довоенных альпинистов, а вот найти каких-либо документальных подтверждений этому не удалось...
Особенно мы страдали от отсутствия маршрутной документации. Приходилось довольствоваться только тем, что до нас дошло довоенное мнение - в Гвандре нет сложных маршрутов, и район является только учебной базой. Последнее было так же неправильно, как и ошибочно первое. По-видимому, в те довоенные годы альпинисты не сумели увидеть в отвесах Далара и Кирпича, Двойняшки и Доломитов прекрасные маршруты для интересного лазания. Официально считалось, что все самые сложные маршруты (46 к.с.) это те, что с севера: здесь ледники лежат низко; а с юга - 4а потому, что там и ледников нет. Все довоенные восхождения в районе совершались по гребням и контрфорсам, а на стены не было сделано ни одной попытки восхождений!
Первая “пятерка” в Гвандре была пройдена в 1956 г. Группа инструкторов альплагеря “Молния” (Домбай) приехала сюда для участия во Всесоюзных соревнованиях на лучшее восхождение с заявкой на прохождение северно-восточного ребра Далара. Состав группы Николая Семенова (тогда он был начальником КСП Домбая) вполне соответствовал сложности предстоящего восхождения. В этом восхождении есть один, до сих пор непонятный, момент: после того, как группа вышла под вершинную башню, она свернула влево и по полкам с южной стороны башни поднялись на вершину (сейчас там маршруты 3б и 4а к.с.). Так или иначе, но прекрасный с четкой линией маршрут не был пройден целиком. По итогам соревнований группе было присуждено 2-е место.
В 1966 году из альплагеря “Уллу-тау” приехали две группы инструкторов - Ю. Черносливина и В. Ружевского. Первыми совершили восхождение черносливинцы. Выйдя на эту же полку, после ночевки на ней, Юрий Иванович сказал: “Все, ребята, на 5б мы налазили”, - и они ушли по полкам на южную сторону вершинной башни.
Группа Вацлава Ружевского прошла маршрут полностью и горячо восхищалась его логичностью и красотой свободного лазания.
1962 год, группа инструкторов “Узункола” под рук. В. В. Степанова (по стечению обстоятельств, тоже начальника спасательной службы) проходит ребро полностью от подножья до вершинного тура. Поданный на классификацию маршрут безоговорочно был оценен как 5б (первый маршрут подобной к.с. в районе).
Нынче в Узунколе вместе с Нахаром - 30 маршрутов пятой и 8 маршрутов шестой категории сложности...
А потом были тридцать лет работы в нашем лагере. Тридцать лет поиска и достижений, ошибок и находок, становления характера и всеобщей любви к лагерю.
Да, “Узункол” многие любили, туда стремились из года в год. Для нескольких поколений альпинистов и инструкторов лагерь стал, в полном смысле слова, своим, нашим.
Наверное, правильно говорят, что возраст в тридцать лет - это возраст лучших свершений и достижений! Жизнь и работа лагеря “Узункол” полностью подтверждают эти слова.

П.П. Захаров - мастер спорта по альпинизму, один из основателей альплагеря Узункол, возглавлявший учебную часть лагеря со дня основания до 1989 года.